— Как ты научился играть в «Зуб и жало»? — спросила в итоге она. — Это ведь валорианская игра.
На лице Арина отразилось облегчение.
— Были времена, когда гэррани любили вашу страну. Нам нравился ваш народ. А еще мы обожали искусство, поэтому наши моряки привезли «Зуб и жало» в Гэрран.
— «Зуб и жало» — это игра, а не произведение искусства.
Арин скрестил руки на груди, с ухмылкой глядя на госпожу.
— Как скажете.
— Я и не знала, что валорианцы вам чем-то нравились. Говорят, вы называли нас тупыми дикарями.
— Детьми природы, — пробормотал он.
— Что? — Кестрель решила, что ослышалась.
— Ничего. Да, вы были необразованными. Ели руками. Драки со смертельным исходом считали развлечением. Но, — он на мгновение встретился с Кестрель взглядом, — о вас говорили и другое.
— Другое? Это что же?
Арин покачал головой и сделал жест, который Кестрель уже видела однажды: провел пальцами возле лица, будто смахивая что-то со лба. Потом он скрестил руки на груди, помолчал, а затем начал перемешивать костяшки.
— Довольно вопросов. Хотите знать больше — придется выиграть еще раз.
Его рассеянность как рукой сняло. На этот раз Арин не реагировал на попытки Кестрель отвлечь его или рассмешить.
— Я знаю ваши уловки, — сказал он. — Со мной это не пройдет.
Он выиграл. Кестрель с волнением ожидала вопроса, размышляя о том, что чувствовал Арин, когда оказывался на ее месте.
Наконец он пробормотал срывающимся голосом:
— Не могли бы вы для меня сыграть?
— Сыграть?
Арин нахмурился и ответил чуть увереннее:
— Да. То, что я выберу.
— Я не против, просто… Обычно никто не просит.
Он встал из-за стола, поискал что-то в шкафу у стены и вернулся с нотами.
— Произведение для флейты, — пояснил Арин. — Наверное, нужно время, чтобы переложить пьесу для фортепиано. Я могу подождать. Или в другой раз…
Кестрель нетерпеливо отмахнулась:
— Это не так уж трудно.
Он кивнул и опустился на стул, который стоял дальше всего от фортепиано, возле стеклянных дверей, ведущих в сад. Кестрель была этому рада. Она села за инструмент и полистала ноты. Название и пометки были написаны по-гэррански. Бумага пожелтела от старости. Кестрель поставила ноты на пюпитр и тщательно расправила страницы. Волнение пронизывало ее до кончиков пальцев, как бывало всегда, когда она начинала играть, только на этот раз к нему добавилась металлическая нотка страха.
И зачем только Арин выбрал ноты для флейты? Прелесть этого инструмента заключалась в простоте, в его сходстве с человеческим голосом, флейта всегда звучала чисто и одиноко. Фортепианная же музыка сплеталась из многоголосия партий. Инструмент напоминал корабль, струны — снасти, а поднятая крышка — парус. Кестрель всегда казалось, что фортепиано не один, а скорее два инструмента-близнеца. Во время игры верхняя и нижняя партии то сходились, то расходились.
