— Ну что ж. — Он с трудом выдавил из себя улыбку. Опустившись на колени рядом с женой, Лоренс взял ее за руку, но она высвободила ладонь и пододвинула доску к нему.
— Нет, ты сам положи два пальца на донышко, — сказала Дженин. — Расслабься и подожди немного, пока стакан не начнет двигаться. А пальцы так и держи, не отнимай.
Он так и сделал, приготовившись к тому, что, если ничего не получится, улыбнуться, а затем предложить Дженин пообедать пораньше и сходить в кино. Однако, едва Лоренс легонько коснулся пальцами край донышка хрустального стакана, ему показалось, что в комнате снова воцарилась та же неестественная, безмолвная, неподвижная тишина, которую он ощутил, когда впервые заметил манипуляции жены над доской.
Стакан начал двигаться. Лоренс и не думал предпринимать сколь-нибудь осознанного мускульного напряжения, но стакан заскользил по плавной дуге в сторону клетки с буквой Н. Ненадолго задержавшись на ней, он сместился в сторону буквы Е, а оттуда двинулся к Т. Затем он быстро вернулся на Н, снова на Е и Т, и еще раз: Н — Е — Т. После этого стакан стремительного рванулся вбок, увлекая за собой руку Лоренса к краю доски, и перевалился через край.
— Нет, нет, нет, — прочитала Дженин. — Мне кажется, дорогой, он не хочет с тобой разговаривать.
Пытаясь сохранять спокойствие, Лоренс достал сигарету и закурил.
— Кто не хочет со мной разговаривать?
— Родерик Джемьесон, — ответила она. — Майор Родерик Джемьесон. Когда-то он здесь жил. Когда ты вошел, я как раз с ним разговаривала. Он сказал, что погиб в годы революции в битве при Йорктауне. Похоронен на маленьком кладбище позади дома. Хочу завтра сходить на его могилу.
У Лоренса перехватило дыхание. Он распорядился оставить траву у кладбища нетронутой и не сказал об этом Дженин.
Однако она каким-то образом пробралась туда, отыскала надгробие и соскребла мох с каменной плиты, на которой проступило имя «Родерик Джемьесон», хотя в его семье никто и никогда не упоминал этого человека.
— Понятно, — проговорил Лоренс, чувствуя, как незримая тяжесть оттягивает ему плечи. — Но ты, Дженин, также, разумеется, понимаешь, — слова он произносил медленно, с растяжкой, словно разговаривал с малым ребенком, — что стакан движется под воздействием твоих же непроизвольных мышечных сокращений. Иначе говоря, любое слагаемое из букв «послание» на самом деле формируется в глубинах твоего собственного мозга.
— Возможно, — кивнула Дженин, — но, дорогой, ведь это отнюдь не умаляет самого факта реальности послания. Ведь кто-то же вкладывает его в мою голову, разве не так? Отвечай же! — Эта вспышка мгновенного раздражения неприятно резанула его слух, но жена тут же вернула себе прежний тон:
