Хуже тишины был только громкое возмущение одной дамы, которая прошла мимо нас под руку со своим спутником:
— … бездарно потраченное время и деньги. Такая пошлость!
На выходе стоял тот же мужчина, его маска — безумно красивая — лежала рядом с ним. Судя по выражению его лица, усталому, с глубокими складками на лбу, вести со сцены уже до него добрались. Я вспомнила, как он улыбался мне перед началом представления, и сердце болезненно сжалось.
— Спасибо, — прошептала сдавленно, возвращая ему маску. — Спасибо за чудесный вечер, мне безумно понравилось!
Оттолкнула руку Ормана, попытавшегося меня удержать и выбежала в раскрытые двери. Непролитые слезы душили, дыхание тут же перехватил и унес холодный колючий ветер. Я бежала по ступенькам, желая оказаться как можно дальше от этого театра и ото всех, кто там собрался. Перед глазами стояли удивленные лица актеров, словно они до конца не верили в то, что произошло.
Всевидящий, это же было потрясающе!
Как они играли! Сколько чувств вложили в каждую сцену!
— Шарлотта! — Орман перехватил меня на середине лестницы.
Перехватил и прижал к себе, не опасаясь, что это кто-то может увидеть. Впрочем, сейчас не опасалась и я: мне было все равно, кто на нас смотрит, и как.
— Отпустите! — я забилась в его руках. — Отпустите, отпустите, отпустите! Вы такой же, как все они! Вы лицемер!
— Неужели? — Он продолжал меня удерживать, но уже не так сильно. Лицо его, обрызганное светом фонарей и искрами падающего снега, сейчас казалось выточенным из мрамора. — И в чем же заключается мое лицемерие?
— В том, как вы поступили!
— Как я поступил, Шарлотта? Увел тебя из зала? Да, и сделал бы это снова. Ты не понимала, что творишь.
— То есть по-вашему, стоило просто встать и уйти?
— Стоило. Ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.
От неожиданности я только моргнула.
— Это мне говорите вы?!
Орман наградил меня тяжелым взглядом, но промолчал.
— Не вы ли говорили, что мнение общественности — не то, о чем стоит заботиться?
— Говорил, — холодно произнес он. — Пока не узнал тебя.
— При чем тут я?!
— При том, что когда я это говорил, мне не за кого было бояться.
Что?
Замерла в его руках, вглядываясь в лицо, в раскаленные золотом глаза. Только они сейчас и согревали.
— Однажды я уже позволил им причинить тебе боль, Шарлотта. Не хочу, чтобы это повторилось.
От того, как это было сказано — низко, опасно, моя ярость утихла. Растворилась, рассыпалась пылью или перетекла в силу его голоса, оставив после себя лишь горечь разочарования.
