В полночь я ходил по льду, слушая шлифуемые льдины и стоны агонизирующего «Эндьюранс», когда вдруг заметил трещину, пробежавшую по нашей льдине прямо через лагерь. Тревожный свисток поднял всех на ноги, и мы перенесли палатки и снаряжение с меньшей части льдины на большую. В данный момент ничего другого сделать было нельзя, и мужчины снова улеглись, чтобы хоть немного поспать. Всякий раз, что я подходил к концу разлома льдины я едва мог различить в темноте шумящие груды сжатого льда, который наваливался и сужал наш маленький плавучий островок, на котором мы расположились. Странным образом я не заметил, что моя палатка, которая была на той стороне трещины, не стояла как надо. Хадсону и Джеймсу удалось пристроиться в других палатках, а Хёрли завернулся в её брезент. Я обнаружил это лишь в 5 часов утра. Всю ночь с кормы умирающего «Эндьюранс» мерцал электрический свет. Хасси оставил его включённым после проведения последних измерений, и, словно свет в окне он горел всю ночь, пока рано утром «Эндьюранс» не подвергся особо сильному сжатию. Послышался звук ломаемых бимсов, и он погас. Связь прервалась.
Наступило холодное и унылое утро. После первой проведённой на льдине ночи все были уставшими и измождёнными. На рассвете я вместе с Хёрли и Уайлдом отправился на «Эндьюранс», чтобы забрать несколько канистр бензина, который пригодился бы для кипячения молока. Корабль представлял собой невообразимое зрелище хаоса и разрушений. Утлегарь и бушприт были за ночь отломаны и теперь лежали под прямым углом к кораблю вместе со смычками цепей и частями такелажа, удерживаемые ватер-штагом с подрагивающего от перемалываемого льда корабля. Лёд надвигало на полубак, и корабль заметно накренило с носа. С изрядным трудом мы добыли две канистры бензина и отложили дальнейший осмотр судна на после завтрака. Прыгая через трещины с канистрами в руках, мы вскоре достигли лагеря и соорудили кострище из треугольных герметичных резервуаров, которые срезали со спасательных шлюпок. Мы сделали это чтобы освободить в них больше места. Затем мы ледорубом проткнули канистру в полудюжине мест и подожгли её. Пламя яростно вырывалось из пятигалонного цилиндра, который мы использовали в качестве плиты, и горячее молоко вскоре было готово. Затем мы, трое благодетелей, разнесли по палаткам этот живительный напиток, и были удивлены и немного огорчены манерой, в которой некоторые приняли этот вклад в их комфорт. Они не совсем поняли, какую работу мы проделали для них с началом рассвета, и я услышал, как Уайлд сказал: «
