.
В ассирийской космогонии все существа родились из крови побежденной Тиамат. Отделение стихий от хаоса считалось жертвоприношением или самоубийством демиурга. Гункель[501], как мы полагаем, доказал, что в основе народных верований евреев лежала все та же концепция. Она проявляется и в северной мифологии. Она лежит и в основе митраистского культа. Барельефы демонстрируют, как из жертвенного быка возникает жизнь: его хвост уже заканчивается пучком колосьев. Наконец, в Индии непрерывное сотворение вещей посредством обряда в конце концов становится даже сотворением абсолютным, ex nihilo (из ничего). Вначале ничего не было. В Пуруше возникло желание. Именно своим самоубийством, отказом от самого себя, отречением от своего тела (прообраз позднейшей буддийской отрешенности) бог создал мир.
Можно предположить, что и при такой степени героизации жертвоприношения его периодичность осталась. Угрожающие возвращения хаоса и зла непрерывно требовали новых жертвоприношений, созидательных и искупительных. Трансформированное и, так сказать, идеализированное таким образом жертвоприношение было сохранено христианской теологией[502]. Просто его действенность перенесли из физического мира в мир морали. В ежедневной мессе все время происходит искупительное жертвоприношение бога. Мы не претендуем на исследование ни того, как сложился христианский обряд жертвоприношения, ни того, как он связан с ритуалами прошлого. Но мы все же считаем возможным на основе представленной работы в чем-то сравнивать церемонии христианского жертвоприношения с теми, что мы рассматривали выше. Нам здесь будет достаточно просто напомнить об их удивительном сходстве и отметить, как развитие ритуалов, столь похожих на ритуалы аграрного жертвоприношения, смогло породить концепцию жертвоприношения — в виде искупления и в виде причащения — единого и трансцендентного бога. В этом смысле христианское жертвоприношение — одно из самых показательных в истории. Наши священники стремятся при помощи тех же ритуальных процедур добиться почти тех же целей, что и самые отдаленные наши предки. Механизм посвящения в католической мессе в основных чертах тот же, что и в индуистских жертвоприношениях. В нем с полнейшей ясностью виден ритм чередования искупления и причащения. Христианское воображение возвело свою постройку по древним чертежам.
Теперь отчетливо видно, в чем, по нашему мнению, состоит единство системы жертвоприношений. Это единство проистекает не из того, что все возможные типы жертвоприношений, по предположению Робертсон-Смита, произошли от одной первичной и простой формы. Такого жертвоприношения не существует. Из всех жертвенных процедур являются наиболее общими и содержат наименьшее количество элементов жертвоприношения сакрализующие и десакрализующие. Притом в любом десакрализующем жертвоприношении, даже в самом чистом его виде, мы всегда обнаруживаем сакрализацию жертвы. И напротив, в любом сакрализующем жертвоприношении, даже самом образцовом, неизбежно присутствует десакрализация — ведь иначе нельзя было бы использовать остатки жертвы. Таким образом, эти два элемента столь взаимосвязаны, что один не может существовать без другого.
