— Крысаков! Я вас умоляю — в чем дело? Я ведь спать не буду, если не узнаю!
— И не спите! — истерически закричал Крысаков, стуча кулаком по столу. — И не спите! Вам теперь нельзя спать. Я бы удивился, если бы вы спокойно спали… Боже мой, Боже мой… Будь это еще мужчина, а то ведь женщина… Слабая, прекрасная женщина…
— Что женщина? Какая женщина? Что с ней случилось?
— Вам это лучше знать, — криво улыбнулся Крысаков. — Вам и… и редактору. Он ведь тоже немного в этом замешан.
И опять этот дурацкий запутанный клубок без начала и конца вернулся ко мне…
— Да, я замешан! — воскликнул я. — Но как? В самом благородном смысле. Я даже дал слово ничего об этом не говорить… И я сдержу это слово!.. Впрочем, вот что, Красильников. Ответьте мне только на один вопрос: вы ведь бывали в Киеве?
— Да… я там жил четыре года… А что?
— Ага! — сказал поэт. — Уже он сознается! Он уже это признал!
— И там у вас были знакомые? — нахмурившись, спросил я.
— Д… да, были.
— Ну вот! Больше нам ничего и не надо… Ах, Красильников, Красильников.
— О каких знакомых вы говорите? — взволнованно спросил Красильников. — О Маевских?
— Да-с! — загремел Крысаков. — Именно, о Маевских! Теперь вы все понимаете?
— Ей-Богу, не понимаю…
— О-о, Красильников… Вы хитрая штучка, и вас не всякий раскусит… но я вас понимаю! Довольно!
— Послушайте!! — простирая руки, бросился ко мне Красильников. — Вы обязаны сказать мне; так же нельзя…
— Как?! Вы спрашиваете меня? Меня? Но ведь я же связан словом, вы знаете…
— Я не знаю, ей-Богу!!
— Хорошо: я вам скажу только два слова: золотой медальон! Белокурые волосы!
— К… к-какой медальон?!
— Довольно, — сказал поэт, которому уже захотелось спать. — Больше вы от нас не услышите ни слова. Остальное — дело вашей совести. Если редактор устроит товарищеский суд сотрудников, то… впрочем, что об этом говорить, когда так болит сердце!..
Он лег на оттоманку и отвернулся к стене.
Красильников бросился к Крысакову, но тот сурово отвел его рукой, вооруженной карандашом… Красильников обратил на меня растерянный взор, но я только молча пожал плечами…
Он постоял еще с минуту и вышел, спотыкаясь.
— Здорово мы его разогрели, — заметил Крысаков. — Что это за медальон, о котором вы ему говорили?
— Так просто, на язык подвернулось.
— Жаль, что ничего лучшего не придумалось. Вообрази себе, Кувшинов…
Но Кувшинов уже ничего не мог вообразить себе: он спал.
* * *
Прошло две недели.
Снова мы трое собрались в моем редакторском кабинете. Только на этот раз на оттоманке лежал я, а поэт Кувшинов за моим письменным столом переписывал стихи…
