Ехал Подлюкин к Хамову.
У Хамова с Подлюкиным разговор был такой:
— Я, брат, человек справедливый: ты мне на ветчину — я тебе на ботинки, ты мне на колбасу — я тебе на калоши!
— Нас не переплюнешь, — самодовольно ухмыльнулся Подлюкин. — Вот ты с меня содрал за ботинки по 62, а я тебе колбасу по 3.80. Ты с меня за калоши возьмешь 16, а я тебе копченую грудинку по 18.50.
Злобно поглядели друг на друга и разошлись.
Читатель! Я думаю, что ни тебе, ни мне не интересна борьба двух мелких оскорбленных самолюбий Хамова и Подлюкина, если бы…
В данном случае «если бы» заключается в мелком чиновнике Пуплии Овечкине, который — Бог его знает как запутался между двумя самолюбиями Хамова и Подлюкина.
Получил он 20-го числа жалованье, надел теплое барашковое пальто и отправился на извозчике к обувщику Подлюкину.
— Ботики мне.
— Есть. 22 рубля.
— Виноват… Но ведь они раньше стоили 13.
— Мало ли. Вон и ветчина раньше стоила по восьми гривен, а теперь по рублю сорок платим.
Через неделю Пуплию Овечкину понадобилась ветчина.
Надел он весеннее пальто и, ежась от холода, отправился на трамвае к Хамову.
— Ветчинки бы.
— Пожалте! Два десять за фунтик.
— Что вы! А раньше рубль она стоила.
— Эх, раньше! Да раньше, господин, ботики стоили 13 рублей, а теперь 24.
— Это верно, — вздохнул Пуплий Овечкин. — Извините, что усомнился…
Через неделю надел Пуплий летнее пальто и, перепрыгивая с ноги на ногу от холода, отправился пешком к Подлюкину:
— Ботинки надо.
— Пятьдесят.
— Ох!!..
— Мотька! Убери этого, который в обмороке. Отнеси в заднюю комнату, где приводят в чувство. Ботиночки-то он все-таки за пятьдесят возьмет! Шалишь, брат.
…Метель разыгралась вовсю, когда Пуплий Овечкин в одном вицмундире, без пальто, дуя в кулак, бежал к лавке Хамова.
— Колбаски мне… восьмушку фунта.
— Сто…
— Чего сто? За что сто?
— Вообще, сто. Нам все равно. А если за штиблеты дерут пятьдесят, то мы тоже, знаете, извините… Разоряться не намерены.
И, запахнувшись в шубу, усыпанную крупными изумрудами, Хамов строго поглядел на Пуплия Овечкина.
— Можно мне умереть? — робко спросил Пуплий.
— Пожалуйста. Только имейте в виду, что теперича гроб кусается… и лошадь, которая с попоной, кусается.
Однако Пуплию уже было все равно.
Он покачнулся, икнул и помер.
— Савелька! — крикнул Хамов. — Убери эту жертву всеобщей дороговизны!
И, надев шапку, украшенную крупным солитером, окруженным рубинами, пошел гулять.
Сзади на случай надобности шагом следовал автомобиль и пара серых в яблоках, грушах и ананасах…
