Мой желанный убийца | страница 10
Дрожь прошла, и мысли начинают просветляться. Теплая ванна для меня — полный облом. Успокаивает. Даже о смерти Наташки думать не так страшно. Да, заснула бредовым полусном. В голове покачивались качели. Когда ложусь выпившая и закрываю глаза, мне вспоминаются качели. В детстве в деревне над прудом росла ветвистая старая ива. Над самой водой мальчишки повесили на двух веревках доску. Они забирались на нее и прыгали в пруд. Мне было страшно. И все-таки залезала, чтобы покачаться. С тех пор, когда выпью, возвращается ощущение качелей. Разбудили меня стоны Наташки. То есть сначала я их услышала во сне и испугалась. Открыла глаза, прислушалась. Наташка обычно отдавалась со всхлипами, а на этот раз она стонала, кричала и как-то утробно гыкала. В тот момент я ей позавидовала. Рука инстинктивно соскользнула к ноге, и я принялась себя ласкать, вслушиваясь в скрипы Наташкиной кровати. Возникло желание броситься к ним и поучаствовать. Ну почему я не сделала этого? Мне не нравится, когда много народу сразу, но в тот момент захотелось быть именно с ними вместе.
Нельзя сковывать свои желания. Дура. Почему я заставила себя уткнуться в подушку и снова вспоминать о качелях, об идиотской деревне? И вдобавок о Стасе:
Этим воспоминанием удалось потушить возбуждение. Стало противно и удалось отключиться. Не знаю, сколько я спала. Наверное, недолго. Хотя неизвестно. Мне приснился вагон. Темный, душный, плацкартный. Под мерное покачивание и стук колес я не могу открыть глаза, но чувствую, что рядом сидит тот молодой лейтенант, который мне ужасно не понравился, когда сидел напротив и руками разламывал курицу, вежливо предлагая мне кусок. Я отказалась. Он налил портвейн и тоже предложил. Пришлось сделать вид, будто вообще не пью. Значит, пока я сплю, он напился портвейна и жирными руками водит по моему телу. Ужас! Вокруг люди. Или они тоже спят? Нужно ударить его ногой. Вонючий лейтенант! Руки об меня вытирает. Но спина уже поддалась ощущениям. Ладно, пока он водит влажной рукой по спине, не буду просыпаться. Мурашки побежали по всему телу и устремились к голове под волосы. Блаженство. Главное, чтобы никто не видел его рук. О, как сладко кончиками пальцев он касается моей спины. Сначала легкими движениями он пробегает по позвоночнику и замирает у самой шеи, потом широкой ладонью мягко стягивает лопатки, отчего подмышки ощущают холодок. И вот уже вся ладонь медленно, едва касаясь тела, ползет вниз к самой ложбинке и там застывает. Дальше бугристый кулак, переваливаясь, трется о мои бока, а я мечтаю, когда он снова завладеет моей спиной, и в этом желании невольно начинаю выгибаться. Он понимает и одним пальцем, ногтем, пишет замысловатые слова. Хочу прочесть — не получается. Но я и так знаю, чего он хочет. Руки его уже не липкие и не влажные. Ласковые. Но нельзя же в вагоне. Вокруг люди, чьи-то ноги, храп, рядом на мешках сопит бабка. Как же его оттолкнуть? Я открываю глаза и ничего не вижу. Вернее, темнота не пугающая, своя. Нет никакого вагона. Протяну руку и наткнусь на шкаф, стоящий в комнате. И никакого стука колес. Значит, я проснулась? Да. Еще белеет плафон лампы, висящей у моей кровати… Но сзади кто-то продолжает меня ласкать… Какое счастье! Нет сил повернуться. Кто это?