В любом случае хорошо сыгранная роль оставляет долго не стирающийся в памяти эмоциональный след. Вечная пьеса экономит рачительным селянам множество так необходимых для иных забот душевных сил.
Как обобщение характеров деревенской труппы в деревне обязательно должен существовать дурачок. Человек ведущий себя не так как все, поступающий «от противного». Один не больше, как справедливо заметил в романе «Футбол 1860 года» Кэндзабуро Оэ: «Как только на деревне умирал дурак, тут же объявлялся другой». Дело не только в потребности замкнутого общества в шуте (общество по отношению к нему выступает коллективным тираном, «царем на троне», поскольку коллективная личность имеет и властную сторону), но и в соответствующем предохранительном клапане от коллективного сумасшествия. Ведь всей замкнутой общине — «единой сельской личности» сойти с ума так же просто, как и отдельному человеку. Коллективное сумасшествие случается не так уж редко если в неустойчивое время в деревню, особенно изолированную, попадет личность обладающая даже самой ничтожной харизмой: коммунистический агитатор, сектант-проповедник или кто-то еще в этом духе. Придя в движение деревенский мир — театральный круг — начнет искать равновесие, бурлить пока не обретет его и (уж будьте покойны!) будет стойко стоять на своем. Порой так упорно что скорей даст спалить себя в ските, чем отступить от однажды обретенного сценария «своей пьесы».
Небольшое уточнение: на деревне есть один дурак плюс еще один сумасшедший. Он же «чудак» или «блаженный». Причем над «дурачком» все смеются на совершенно законных основаниях, он и сам знает что веселит народ, подыгрывая насмешникам за что получает еду. «Чудак» серьезен над ним иногда посмеиваются, но не в лицо, чаще жалеют чуточку побаиваясь. Обычно это женщина, очень часто безумная старуха пережившая страшную трагедию или вечно мастерящий нечто нелепое бобыль балансирующий на грани сумасшествия. Сумасшествия боятся больше, чем дурости.
В обоих случаях в театре демонстрируется типы поведения «другого». Антипода. На них показывают пальцами и говорят детям: «не будь таким». Оба типа самые колоритные персонажи на деревне, наиболее свободные от условностей, от принятых норм поведения, отчасти и от самой игры. Им прощается любая импровизация, любая дерзость, любая правда в глаза. Потому — пять парадокс — «дурак и блаженный» зачастую наиболее трезвы в открытой словесной оценке окружающих, поскольку им дозволено говорить правду всегда: «Что с дурака взять?» За свою свободу под видом дурости, шутовства, чудачества, сумасшествия им приходится расплачиваться не только психическим здоровьем. На них возложен еще один груз: явленная коллективная совесть, закономерный разрыв условностей сельского театра. Дураки и чудаки на деревне никогда не переведутся.
