— Еще бы я не знал, — отозвался тот. — Идемте в спальню.
— Я не возражаю, но средь бела дня, да еще когда вся эта компания сидит внизу… — закапризничал Лио и получил тычка от Керра. — Да игу тебя, шуток не понимаешь!
Тайник обнаружился под подоконником, и был он не так уж мал: в нем помещалось дюжины две футляров со свитками. Должно быть, Денна Риала придерживалась старых традиций… А может, свитки попросту занимали меньше места, чем папки?
— Принимай по счету, — сказала Вера Керру. — С содержимым будем разбираться после, не на ходу.
— Конечно, госпожа.
— А где искать драгоценности, Ран? — снова встрял Лио.
— Ну уж не под кроватью, — ответил тот. — Никогда не догадаешься, спорим?
— Еще чего! Ты наверняка знаешь, а я за догадку двадцатки лишусь? Вот уж спасибо…
— Но ты приглядись, вдруг сообразишь?
Вера невольно осмотрелась. Комната как комната, обставлена довольно скромно, хотя вещи недешевые. Но старомодные: такая резьба по дереву вышла из моды еще в те времена, когда Соль Вэра и в Корпус не поступила…
Пыли не было — горничная работала на совесть, — но тускло-серое, с черным узором покрывало на кровати и такой же ковер, а еще темные занавеси на высоких окнах создавали впечатление склепа.
— Тут тоже окно? — спросила Вера и, не дожидаясь ответа, раздернула еще одну занавесь.
И попятилась, встретившись взглядом с портретом надменной женщины… Та была далеко не юной девушкой, но могла похвастаться расцветом зрелости. Не красива в общепринятом смысле, но, увидев такую в толпе, любой невольно задержал бы на ней взгляд.
Лицо, стать, осанка… «Ты как-то подумала, что Ран — не из старой знати? — невольно подумала Вера. — И зря, по бабушке-то он точно из таких!»
— Это она? — негромко спросил Лио, подойдя поближе.
— Денна Риала, — ответил Ран, не отрывая взгляда от портрета. — Я всегда считал ее прабабушкой, но… Странное дело, пытаюсь вспомнить бабушку — в обличье Райны, конечно же, — а вижу Риалу, так их образы слились у меня в уме!
— Портрет вроде бы самый обычный, — заметил Керр. — Он всегда тут был?
— Сколько себя помню. Правда, я его побаивался, и бабушка обычно задергивала занавесь.
— Надо же, как живая…
Вера сделала шаг вперед, и очарование портрета развеялось. Стало видно, что написан он довольно грубыми мазками, которые никак не складывались в человеческую фигуру и одежду. Только надменное лицо по-прежнему парило над мешаниной красок, в полном вроде бы беспорядке положенных на холст, да выделялись на черном фоне платья красивые белые руки, сплошь унизанные…
