— Ну, милочка, рассказывай, с чем пожаловала? — протянула государыня руку для поцелуя вставшей на колени перед кроватью Марии Симоновне. — Да встань с пола, встань. Я тебе не только государыня, но и сестра как–никак.
— Всегда о том помню, — легко поднялась та на ноги, и императрица позавидовала ее хорошо сохранившейся фигурке, чистому, хотя и чересчур обсыпанному пудрой, личику с мушкой на левой щечке возле маленьких губок.
"Будто и не рожала вовсе", — подумала Елизавета Петровна и спросила:
— Чего там делается у молодых?
— Прежде скажите мне, как ваше самочувствие, а потом уж и посекретничаем вволю, — озорно сверкнула глазами Мария Симоновна. — Вижу сама, полегчало вам? Да?
— Вроде, полегчало, сама пока не пойму, — вздохнула императрица, может, завтра и встану, на воздух хоть выйду, а то надоело лежать в духоте. Ладно, говори, с чем пришла. О здоровье моем могла и от лекарей узнать. Случилось чего?
— Почему так думаете? — скривилась Чоглокова. — Кто уже успел опередить меня? Фи, как скучно, тогда и говорить не стану.
— Ты мне брось выкамаривать тут, — грозно свела брови Елизавета Петровна, на которую болтовня придворной дамы действовала не только успокаивающе, но и немного веселила. — А то отправлю от себя и не велю пускать больше.
— Это меня? Ближнюю родственницу свою? — удивленно воззрилась на нее Мария Симоновна, но тут же поняла, что императрица и дня не сможет прожить, чтоб не узнавать о сплетнях, обо всем происходящем при дворе наследника, и громко расхохоталась. — А не так уж вы и больны, ваше величество. Ладно, слушайте, чего я вам расскажу. Петр Федорович вчерась курить учился. Нашел где–то солдатскую трубку, закрылся у себя, набил ее табаком, только вместо курительного вложил в нее нюхательный табак. Несколько раз затянулся и…фрейлина прыснула от смеха и закатила глаза вверх, выражая крайнюю степень веселости, — и как начал кашлять и чихать, что мы, хоть в дальних комнатах были, а услыхали, переполошились. Николай Наумович прибежал, принялись дверь ломать, думали, может, припадок опять с ним случился. А Петр Федорович сам нам открыл, в слезах весь, красный, и камзол оплеван, как у пьяницы трактирного…
— Фу на тебя, замолчи, — остановила ее императрица, — чего же столь худо за ним присматриваете, что он курению проклятому обучаться вздумал? Куда смотрите? Не для того ли к нему приставлены? — строго выговаривала растерявшейся Чоглоковой Елизавета Петровна.
Фрейлина, верно, не учла нелюбовь государыни к курительному табаку и полный запрет на курение во дворце, а потому теперь удивленно смотрела на нее.
