— Русский, что ли? — осторожно спросил пленного Зубарев.
— Ага, — закашлялся тот, — крепко, гады, побили, гуторить трудно…
— Откуда будешь?
— Из яицких казаков, — ответил тот, морщась. — А ты чего тут делаешь? Тоже пленный?
— Я из Тобольска, руду искать приехал, — сообщил Иван.
— Слышь, братушка, забери меня от них, Христом Богом молю, забери. Век за тебя Бога молить буду, выручи из неволи, а то ведь они меня так не отпустят. Может, и пригожусь в чем тебе, братушка…
— Рудознатное дело разумеешь? — спросил Зубарев казака.
— Не–ка, — ответил он, — в конях добре понимаю, а в рудах — ни черта.
— Зовут тебя хоть как?
— Степкой Братухиным кличут…
Но к ним подошел пожилой грозного вида башкирец с тяжелой нагайкой в руках, зло глянул на Зубарева и, подталкивая, повел пленных к дальней юрте. Когда они скрылись там, Иван нетерпеливо спросил у Янгельды:
— Зачем их к Чагыру повели?
— Откуда тебе известно, где мудрый Чагыр есть? А? Ай, нехорошо…
— А чего тут не понять? — удивился Зубарев. — Баба ваша туда несколько раз заходила, есть ему несла. Все и понятно.
— Шибко умный, однако, — привычно зацокал языком Янгельды, беспокойство исчезло с его лица, и он пояснил:
— Судить воров будут у старейшины. Как он скажет, так и будет.
— Могут и к смерти присудить? — поразился Иван. — Не имеют права. Один из них казак, подданный императрицы.
— На своей земле мы сами судим, кого захотим.
— А бывали случаи, чтоб к смерти кого приговаривали?
— Смерть? Убить? — удивился Янгельды. — Зачем такое говоришь, покрутил он пальцами возле виска, — пускай живет, рабом у нас будет, работа делать, за конями смотреть. Родня есть — выкупит. А так зачем убивать? Шибко нехорошо…
Прошло около четверти часа, а из дальней юрты никто не выходил. Наконец, откинулся полог, и показался сперва тот, грозного вида, башкирец, а затем и оба пленных. Они уже были освобождены от пут и шли, низко опустив головы. Башкирец что–то резко сказал им и замахнулся нагайкой, те испуганно шарахнулись в темноту, замерли вдали от костра.
— Не велит им к нам подходить. Нельзя теперь, раб стал.
— Понятно, — вздохнул Зубарев, не понимая, зачем был так называемый суд, если Янгельды и так заранее знал, чем кончится дело. Но изменить что–либо Иван был не в силах, а потому предпочел до поры до времени не вмешиваться, пока не переговорит с таинственным Чагыром. И в этот момент кто–то тронул его за плечо, и, повернувшись, он увидел мужественное лицо все того же сумрачного башкирца, который на ломанном русском языке заявил ему, указывая неразлучной нагайкой в сторону отдаленной юрты:
