Дорога на эшафот | страница 58



– Ладком, – с готовностью подсказала Апраксина.

– Точно, ваша правда, именно «ладком»! Как много замечательных слов в русском наречии. Ни в одном другом мне известном языке не отыщешь таких слов, которые бы передавали столь много всего и тайного и сокровенного…

6

– Так о чем мы говорили? Сесть рядком и поговорить… Как там… Опять забыла…

С этими словами она подвела Аграфену Леонтьевну к небольшому диванчику, примостившемуся возле натопленной с вечера, украшенной изразцами небесно-голубого цвета печки, и усадила рядом с собой.

– Я так понимаю, что вы прибыли не только почтение мне выразить, но имеете и более важный вопрос? Говорите. Здесь нас никто не услышит, прислуга сюда не заходит, а мой супруг пошел проверять посты вокруг дворца, так что не скоро вернется. Самое время пооткровенничать.

От этих теплых и доверительных слов Аграфена Леонтьевна вконец растерялась, открыла было рот, чтобы излить всю свою боль и беду, но вдруг неожиданно для себя разрыдалась. Екатерина Алексеевна, словно ожидая чего-то подобного, вынула из-за обшлага платочек и принялась утирать струившиеся по щекам графини слезы, приговаривая:

– Все в руках Божьих, все сложится, как Богу угодно… Не рвите зря душу… Я полностью разделяю вашу печаль и опасения, тем более, что и мое имя замешано в этой истории.

– Так это правда? – изумилась Апраксина.

– Что именно вы считаете правдой? – парировала ее выпад своим вопросом Екатерина Алексеевна, чуть отодвигаясь в сторону.

– Все, что говорят о вас, – довольно неопределенно ответила графиня и попыталась разъяснить сказанное. – Будто бы вы переписку вели с моим муженьком, ослом старым, а уж о чем вы там писали в письмах своих, то мне неведомо. Только из-за писем этих он и угодил в немилость к императрице. Ладно, ежели его чинов и орденов лишат да в деревню спровадят за столько лет усердной службы, а если на плаху поволокут, тогда как быть? Неужели вы за него, ваше высочество, перед государыней словечко замолвить не можете?

И она сопроводила свою просьбу новым взрывом всхлипываний и причитаний. Наследница слегка поморщилась, ей стало надоедать это панихидное представление и, сощурив по-змеиному свои еще мгновение назад красивые глаза, отчетливо проговорила, глядя прямо в лицо вконец расклеившейся супруге генерал-аншефа:

– Мне очень не хотелось вас огорчать, графиня. Вы очень милая женщина, прекрасная жена и мать своих детей, но… – Она сделала небольшую паузу и произнесла фразу, которая для ее собеседницы осталась, как и многие другие, непонятной: – Curae leves loquuntur, ingentes stupent