Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев» | страница 15
Я пишу эти строки на палубе корабля, который несёт меня к берегам отчизны. Моё возвращение к жизни – чудо, настоящее воскресение из мёртвых. О чём может думать человек, вышедший из гроба, из преисподней? Синева Средиземного моря, яркий блеск солнца опьяняют меня, наполняют невыразимым счастьем. Следовало бы сосредоточиться, вернуться мыслью в прошлое и попытаться начать серьёзный и систематический рассказ о прошлом. Но эта задача требует слишком много времени. Для того, чтобы собрать в одно целое, оформить опыт и материал этих лет, нужны долгие годы. А время не ждёт. Есть вещи, которые должны быть сказаны немедленно, не откладывая ни на минуту. Я не могу позволить себе отложить их – не смею: это было бы преступлением по отношению к тем, кто кричит через меня смертным криком отчаяния.
Я знаю, мои силы слишком слабы для этой задачи. Чтобы писать про советский ад, нужна сила Данте и Достоевского в соединении с полнотой диккенсовского реализма. Но судьба вложила в мои руки перо, и я до тех пор не положу его, пока не исчерпаю всего, что имею сказать. Литературных амбиций у меня нет. Моё дело – сказать правду, которую столько людей не смеют, не хотят, не умеют или просто боятся сказать. И я пишу с чувством человека, которому остался только один день жизни – и в этот день ему надо успеть сказать самое неотложное, самое важное! – и как можно скорее, потому что завтра уже может быть поздно.
В лагерях Советского Союза погибают миллионы людей.
Россия разделена на две части.
Одна – «на воле» – доступная лицезрению иностранцев, насколько их вообще допускают ездить по стране, с показными секторами, с московским метро, с блестящими фасадами и грязными дворами, которые всё же в принципе доступны для случайных посетителей. Другая Россия – «Россия № 2», за колючей проволокой – это тысячи, бесконечные тысячи лагерей, мест принудительного труда, где живут миллионы заключённых.
Лишённые гражданства, эти люди исключены из советского общества и являются в точном смысле этого слова государственными рабами. По отбытии срока до 10 лет (за последнее время введена категория «каторжан» со сроками в 15 и 20 лет) людей сплошь и рядом переводят в положение ссыльнопоселенцев, не позволяя вернуться домой и часто оставляя на том же месте, где они отбывали наказание. Миллионами рабов колонизируются далекие окраины советского севера. Но вообще нет в огромной стране такого угла, где бы среди городов и селений нормального типа не находились ограждённые высоким частоколом лагеря с их характерными вышками по четырём углам – для часовых.