Оукинза мучало множество вопросов, и вероятное бессмертие было одним из них. Если он смог возродиться однажды, сможет ли он проделать это снова? Пробовать и проверять он откровенно говоря боялся, а потому предпочел оставить этот вопрос без ответа.
В животе заурчало, и юношу посетила незатейливая мысль, что пора бы уже и покушать. Открыв холодильник и не найдя там абсолютно ничего, он вспомнил, что вчера, возвращаясь с работы, должен был купить еды на сегодня. Но не купил. Потому что, очевидно, не возвращался с работы.
Натянув голубые джинсы, которые вот уже неделю лежали на стуле в ванной и ждали стирки, Джереми порылся в карманах, выуживая оттуда несколько смятых купюр, пересчитывая их и засовывая обратно. На еду более чем хватало. Парень подошел к двери, остановился. Кинул короткий взгляд на зеленую камеру, что лежала на заваленном бесплатными газетами деревянном ящике, игравшем роль кофейного столика.
Из дома он вышел уже с полароидом в руках. Настроение на удивление было хорошее, впервые юный мистер Оукинз никуда не спешил. По дороге ему встречались люди, не так редко, как это было вчера. В основном это были старики и дети, взрослые сейчас в большинстве своем были на работе. Из ниоткуда у него появилось желание запечатлеть этот момент, что он и сделал, щелкнув кнопкой фотоаппарата. Сработала вспышка, вверху показалась фотография. Пару мгновений спустя на ней проявилось изображение города и шествующих людей. Джереми порадовался за них и убрал фотокарточку в карман джинсов. До самого магазина он делал различные фотографии, наблюдая, как свет и движение влияет на изображение на бумаге. Ему впервые действительно нравилось жить. Потому что он впервые жил, а не существовал.
В магазине не было очереди, несмотря на то, что работала всего лишь одна касса, и это не могло не порадовать юношу. Быстро оплатив то, от чего всегда отказывался, он сбежал вниз по ступенькам на крыльце магазина, насвистывая несуществующую мелодию. Солнце продолжало светить и греть всех живых тварей своим светом, дети играли на детских площадках, а старики и старушки умиротворенно следили за ними, сидя на скамейках и обсуждая последние новости своего квартала, в котором родились и прожили всю свою жизнь. Обсуждали они и смерть бывшей одноклассницы (а ведь ей было всего семьдесят девять), и то, что Джинджер Фолл (та самая, страшненькая, из девятого класса) приезжает домой максимум на день, остальное время проводя на курортах, потому что трудилась сначала в школе, потом в университете, а потом и на работе, забыв про личную жизнь. «Правда, детей у нее нет», — заметила одна старушка. «И внуков, — поддакнула другая, — скучно же так жить». Ничто не могло утаиться от сплетен стариков. Но для Джереми они были милыми бабушками и дедушками, приглядывающими за внуками, ибо слов их он не слышал, а лица их были слишком далеко, чтобы различить запечатлевшиеся в них гримасы отчаяния и неприязни. На улице солнце продолжало светить.
