Та же метаморфоза с Лубянкой. Сначала, писал “Эсквайр”, Москва и знать о нем ничего не хотела, потом стала смотреть в его сторону – хоть и искоса, но с интересом, – а тут в одночасье он сделался любимым сыном родины. Ее надеждой и опорой.
Между тем, он и ла Томба наслаждались жизнью, и казалось, что так будет всегда. Но на земле рай – штука недолговечная. В 1972 году, то есть не прожив с Евгением и пяти лет, Валерия за пару месяцев сгорела от рака шейки матки, который врачи как-то пропустили. После траурной церемонии – на ней были все, включая тогдашнего президента Аргентины, – когда спустя неделю вскрыли завещание ла Томба, оказалось, что свое движимое и недвижимое имущество Валерия, обойдя родных детей, оставила единственному наследнику Евгению Романову. Начались судебные тяжбы. Дети ла Томба то требовали признать завещание поддельным, то утверждали, что, когда оно было составлено, их мать уже не отвечала за свои действия.
Последнее могло быть правдой: Валерия умирала в страшных мучениях, чтобы хоть как-то облегчить боли, ей чуть не каждый час кололи морфий, а в подобном состоянии отдаешь ты себе отчет в том, что делаешь, или не отдаешь, сказать трудно. Но судебные инстанции (интересы Романова представляла на процессе молодая, но очень яркая адвокатесса Кристина Мендес де Силва) одна за другой брали сторону Евгения. Наконец, был вынесен и вердикт Верховного суда. Среди прочего в нем говорилось, что завещание Валерии ла Томба составлено в полном соответствии с законом; что же касается преамбулы (она под диктовку была записана ее нотариусом), где ла Томба заявляет, что всё свое состояние она передает в руки великого князя Евгения Романова, что он может распоряжаться им, как сочтет нужным, с тем, однако, чтобы великий князь помнил: цель его жизни – восстановить справедливость, вернуть себе русский престол, – то, вопреки мнению истцов, текст свидетельствует не о помутившемся рассудке их матери, но, напротив, о том, что завещательница до последних дней находилась в здравом уме и твердой памяти. Впрочем, сразу после оглашения вердикта Евгений Романов распорядился ровно половину состояния жены поделить между двумя ее дочерьми и сыном, что свет расценил как акт истинно царской щедрости, еще одно свидетельство его благородного происхождения.
Сделавшись владельцем большого состояния, Романов не стал с места в карьер восстанавливать монархию в России, – по-видимому, рассудил, что время не приспело; а пока суть да дело, занялся экспортно-импортными операциями. Что в тех, что в других Москва много ему споспешествовала. В результате не прошло пары лет, а через руки Романова текла половина зерна и говядины, которые Аргентина продавала России. Встречным же курсом, из России в Аргентину, плыли танкеры, под завязку груженные соляркой. Когда стало ясно, что торговля идет по накатанной колее, как бы сама собой, и ему нет нужды безотлучно находиться в Буэнос-Айресе, Романов решил еще раз пересдать карты. На имя той же Кристины Мендес де Силва была выписана генеральная доверенность, что же касается себя, то Романов объявил: с делами покончено, отныне он будет жить частной жизнью – в сущности, то ли русским, то ли креольским барином.
