Краб молчал — наверное, благоразумно давал возможность собеседнику выпустить пар, прежде чем приступить к оправданиям. Но даже если у него имелись веские аргументы в свою защиту, Адика они, по-видимому, не интересовали.
— На что ты рассчитывал?! — раздраженно выкрикнул вор, и брезентовый тент над палубой устрашающе захлопал от резкого порыва ветра. — Что хозяин клада из долгой отлучки не вернется, а если вернется, не сможет установить личность нашедшего клад?.. Ты просчитался! Такое длинное шило в мешке не утаишь. Откуда появилась в твоем кармане такая фантастическая для тебя сумма? Если б ты выиграл в «Спортлото», по городу гулял бы слух, но никто про это не слышал. Может, ты снял деньги со сберкнижки? Ха-ха! Видишь, тебе самому смешна эта мысль. Откуда у тебя сберкнижка?! И вот тут — видишь, я только пытаюсь тебя выручить! — оказывается, что версия «клад нашел» — самая безобидная. Все остальные объяснения — «крал», «вымогал», «шантажировал», «спекулировал», «подделывал деньги» — еще хуже и ведут к еще более неприятным последствиям.
Это была уже откровенная угроза, и Краб наконец откликнулся. Он разлепил губы и что-то пробурчал, но так тихо, что Адик не расслышал, и ему пришлось повторить громче.
— Ты меня знаешь, Адик: я на чужое не играю. А то были… личные дела, — просипел Краб и с отвращением махнул рукой, случайно задев Марата по макушке.
— Согласен: личная жизнь неприкосновенна! — кивнул Адик. — Она неприкосновенна, пока не вторгается в сферы чужих личных жизней.
Из разговоров с людьми, знавшими истца в прошлом, Марат заключил, что тот обладал даром внушать невольное уважение и необъяснимое сочувствие к самым предосудительным своим поступкам и винить в них людей, общество, тяжелую наследственность, необузданную мужскую натуру и даже злой рок. Основой этого поразительного дара служило то, что он не объяснялся и не оправдывался. Впоследствии, анализируя в высшей степени интересный разговор, случайным свидетелем которого оказался, Марат решил, что вел себя Краб именно так, как должен был вести себя тот, кого он разыскивал. Хотя порой Марату казалось, что странный этот разговор, который происходил по ту сторону его закрытых век, ему просто померещился. Море, которое он увидел впервые в жизни; настоящее, хоть и маломерное судно, на борту которого он оказался; рядом с ним — руку протяни, — по всей вероятности, истец, которого он настиг в первые же часы своего появления в городе… Что, кроме разговора о кладе, могло пригрезиться Марату в подобной обстановке?! К сожалению, то, что в дальнейшем происходило на катере, осталось для него сокрытым. Впрочем, в своем состоянии — что это было: забытье, полуобморок от истощения, эйфория, морская болезнь? — Марат все равно не смог бы ни во что вмешаться.
