, сливаются воедино тот, кем я был, и тот, кто я есмь, и тот, кем, возможно, мне предстоит быть. Итак, в будущем, которое сестра прошлого, я, может быть, снова увижу себя сидящим здесь, как сейчас, но только глазами того, кем я буду тогда.
Сие покушение на высокий стиль — не без помощи Драммонда из Хоторндена[748].
— Да-да, — раздался юный голос мистера Супера. — Мне Гамлет кажется совсем юным. Возможно, что горечь в нем — от отца, но уж сцены с Офелией — несомненно, от сына.
Пальцем в небо. Он в моем отце. Я в его сыне.
— Вот родинка, которая исчезнет последней, — отозвался Стивен со смехом.
Джон Эглинтон сделал пренедовольную мину.
— Будь это знаком гения, — сказал он, — гении шли бы по дешевке в базарный день. Поздние пьесы Шекспира, которыми так восхищался Ренан[749], проникнуты иным духом.
— Духом примирения, — шепнул проникновенно квакер-библиотекарь.
— Не может быть примирения, — сказал Стивен, — если прежде него не было разрыва.
Уже говорил.
— Если вы хотите узнать, тени каких событий легли на жуткие времена «Короля Лира», «Отелло», «Гамлета», «Троила и Крессиды», — попробуйте разглядеть, когда же и как тени эти рассеиваются. Чем сердце смягчит человек, Истерзанный в бурях мира, Бывалый как сам Одиссей. Перикл, что был князем Тира[750]?
Глава под красношапкой остроконечной, заушанная, слезоточивая.
— Младенец, девочка, у него на руках, Марина.
— Тяга софистов к окольным тропам апокрифов — величина постоянная, — сделал открытие Джон Эглинтон. — Столбовые дороги скучны, однако они-то и ведут в город.
Старина Бэкон: уж весь заплесневел. Шекспир — грехи молодости Бэкона[751].
Жонглеры цифрами и шифрами шагают по столбовым дорогам[752]. Пытливые умы в великом поиске. Какой же город, почтенные мудрецы? Обряжены в имена: А.Э. — эон; Маги — Джон Эглинтон. Восточнее солнца, западнее луны[753]: Tir na n-og[754]. Парочка, оба в сапогах, с посохами.
Сколько миль до Дублина?
Трижды пять и пять.
Долго ли при свечке нам до него скакать?[755]
— По мнению господина Брандеса, — заметил Стивен, — это первая из пьес заключительного периода.
— В самом деле? А что говорит мистер Сидней Ли, он же Симон Лазарь, как некоторые уверяют?
— Марина, — продолжал Стивен, — дитя бури. Миранда — чудо, Пердита — потерянная[756]. Что было потеряно, вернулось к нему: дитя его дочери. Перикл говорит: «Моя милая жена была похожа на эту девочку». Спрашивается, как человек полюбит дочь, если он не любил ее мать?
