Мастер-класс | страница 58

— Это у вас так называется.

— Я буду играть «Утомленное солнце».

— Давай. А я буду слушать «Та ostatnia niedziela».

На том и поладили.

И, наконец, я сказала Томашу, что больше не приду — мы купили инструмент. Он насупился. Чтобы скрыть расстройство, заворчал:

— Да что там нынешние инструменты, знаю я эти дрова.

— Ну да, с этим роялем, конечно, не сравнить… Мы вообще-то электронный купили, все равно я могу заниматься только по ночам.

— Ну, железка — это вообще не считается… Знаешь, а ты приходи! Как захочешь поиграть — приходи. Я почти каждую ночь здесь.

— Спасибо, я, может, приду.

— Давай, — он оживился, — если я буду здесь, то вот в этот угол буду ставить швабру, ты как войдешь — увидишь. Если стоит, значит, я здесь, поищи меня. Вот сейчас сразу и поставлю, чтобы привыкнуть, а ты — увидишь.

— Хорошо.

— А если швабры нет, то на другой день приходи — я точно буду здесь.

— Спасибо.

Мы обнялись, тепло попрощались, я пошла.

— Не забудь, он будет ждать тебя!

Я обернулась:

— Кто?

– Кто-кто? Твой рояль.

Психов везде много. Но когда своих мало, то приглашают других издалека.

Как-то приехали к нам на неделю интенсивных мастер-классов два педагога — мужчина из Новой Зеландии, бывший премьер тамошнего главного балета, и дама из соседнего штата.

Дама — очень приятная женщина с французским именем и французским акцентом (я дала ей пятьдесят, оказалось — шестьдесят пять лет). Строгая, спокойная, с огромными карими глазами, очень понравилась. Звала меня «мадам»: «Спасибо, мадам», «Пожалуйста, мадам», — забавно. Вела четко, сдержанно, но изнутри лучилась теплым ласковым светом, работать с ней приятно — очень музыкальна. Уже к середине первого дня мы работали душа в душу, она звонко кричала мне с другого конца зала: «Merci, madame!» — и посылала воздушные поцелуи.

Второго концертмейстера не взяли, поэтому предполагалось, что я буду играть по очереди то одному, то другому педагогу. С утра первого дня, пока ждали переодевающихся, в зал, покачивая бедрами, вплыл новозеландский премьер — высокий, старый, с пивным брюшком, лысый, за ушами начинаются и падают до плеч длинные седые кучеряшки. Вальяжно прошелся этаким любимцем публики, снисходительно покидал с барского плеча реплики девочкам, кого-то похлопал по спине, направился ко мне. Встала. Подходит, протягивает руку:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Представилась.

Он, медленно моргнув, разворачивается на сто восемьдесят градусов и отбывает в другой угол. Я онемела. Такого я еще не видела, это поперек всех правил и приличий. А он идет носом вверх, несет себя, великого и неотразимого, — центр вселенной! Такой придираться будет к каждой ноте, лишь бы перед аудиторией выпендриться. Это мы видали. Жуть какая. Ну всё… я тебе устрою кузькину мать… Я тебя к концу дня неврастеником сделаю, это мне — раз плюнуть. Ну это надо такое?! Участь его была решена, перспективы перед ним открывались самые мрачные.