Поначалу ощущение было довольно странное: что делать? Давалось ли это время на ориентацию и мне нужно было как можно быстрее включиться в происходящее и заняться прямыми обязанностями, или подразумевалось, что мне так и полагается безвольно тащиться до конца урока? А Он и руки не поднимет — сухо отпускает команды. Идти вперед приходится самой, от балды: мол, а почему бы не попордебрить здесь? Реагирует мгновенно — дает пор де бра. Непривычно — это кто тут кого на веревочке выгуливает?!
Но кончилось такое относительно спокойное житье довольно быстро: во-первых, понял, что за меня можно не беспокоиться, и стал показывать то, что ему надо, либо говорить, но уже не после меня, а чуть вперед — я успевала; а во-вторых, начиная, пожалуй, с жете, свет для меня померк и более уже не включался: пошли такие темпы и размеры, каких у нас сроду не бывало, поэтому поле моей деятельности сузилось до клавиатуры и педагога, что творилось у станка — понятия не имею. Буквально в начале, когда еще мир не стал с овчинку, глянула на сидящих педагогов — вид у всех застывше-ошалелый. «А они-то чего оцепенели?! — буркнула про себя недовольно. — На стульях же сидят, не у станка. И не на моем месте, что еще хуже».
Время на открыть ноты не давал – они так и не пригодились. Это был мой первый мастер-класс, который я отыграла совсем без нот. К тому же его комбинации были короче, чем у нас, и, соответственно, их было больше, да еще было много терминов, которых я никогда не слышала. Ну ладно бы показывал – мне тогда сам черт не брат, неважно, как это все называется, но ведь стоит, как Дзержинский на площади! Играю, руки дрожат, перед каждым номером уговариваю себя набраться храбрости и попросить секунду на открыть ноты или на подумать – не посмеет же отказать? Здесь всегда ждут. Но жесткий ауфтакт[7] – и неудобно. К тому же столько народу сидит, ладно, думаю, пока рогами в стену совсем не упрусь, буду держаться.
Не помню, на чем точно это началось, кажется на жете (Он вообще в привычный ход урока постоянно вставлял дополнительные комбинации), но началось это не так зловеще, как оказалось потом. Объявил: «Полонез!» — и тут же резкий взмах руки — темп и ауфтакт. Надо заметить, полонез в своей жизни я играла один, сразу после института, а то и во время — из «Евгения Онегина», и больше никто отродясь ничего подобного не запрашивал. А тут вдруг понадобился, да в каком-то бешеном темпе. С ужасом понеслась, вопрос о поимпровизировать не стоял — не до жиру. Закончили — перевела дух и, не успев порадоваться на тему — «надо же, помню», слышу: «Полонез, пожалуйста». Еще один?! С испугу вспомнила полонез «Варшавский», причем опыта игры полонеза на станке у меня нет, сижу и по ходу игры лихорадочно прикидываю: «В вальсе „считается“ только сильная доля, он же явно считает каждую. Вопрос — как играть вступление? Как в вальсе — четыре такта (но больно длинно), или два — тогда получится шесть долей, это нормально?» Играю хитро: типа два такта, но, если увижу, что никто не шевелится, — развернусь еще на два. Упс, после второго вступили — понятно, будем знать. Потом вообще начинается тяжкий бред — играю и по ходу мучительно высчитываю: если фраза рассчитана на четыре, а у меня — по шесть, то, сыграв три такта, у меня останется одна лишняя доля? Но после еще трех — три лишних, это будет, это будет, нет, сосредоточиться не могу, пытаюсь просчитать, нет, не соображу, ладно, пойду с конца: шестьдесят четыре такта делить на три, это будет, это будет двадцать один и остаток два, нет — один, черт, два лучше, но, впрочем, тоже плохо, и что вообще с этим результатом делать?! А сколько уже сыграно — не знаю, совсем запуталась, нет, пойду сначала, опа! — перевернулись на левую ногу, значит, половину уже отыграли и можно заново начинать, но крыша едет, поэтому бросаю вычисления — ладно, сам остановит где надо, с меня хватит. На удивление, все закончилось как-то логично. «Наверное, — подумала я, — когда тактов много, то остаток в конце выливается в полноценную фразу, и все сходится?» Когда «сошлось» и последующие несколько раз, дошло — Он уже давно все просчитал.
