О вреде курения табака | страница 4



— Ну, и нашел. Зачем человека мучить?

— Вся жизнь колдуна в этом. Не хочу, а мучить приходится. Я ж по натуре добрый, — колдун дунул сквозь скрещенные пальцы, и все мухи, беспечно жужжащие под потолком, разом сдохли.

Рохля выщелкнул из волосьев трупик, обтер пальцы о рубаху и сказал:

— А не хочешь ты загадывать — я сам тебе загадаю. Вот, скажем…

Колдун перебил Рохлю:

— На твои загадки доморощенные я все отгадки и так знаю — неинтересно. Лучше сразимся. Моя сила — против твоей. Выстоишь — отдам тебе трубку.

Рохля помялся, поскреб подбородок, поросший жесткой щетиной, и махнул обреченно:

— Давай!

Колдун приосанился на кресле, посмотрел в раздумьях на потолок, который почему-то вдруг показался насквозь прогнившим, и начал с простейшего заклинания. Он помахал руками, пробурчал сквозь зубы, и в избе ощутимо повеяло морозом. Рохля крякнул, поежился, без стеснения содрал с лежанки покрывало и завернулся в него.

— Ты это чего? — изумленно пробормотал колдун, — жизнь не мила?

— Что жизнь? Она у меня одна. Не буду с тобой сражаться — считай, ты победил — замерз я. А вот тебе покрывало зачем? Посмотри на себя — пень пнем, даже свежих веточек за лето не выросло. Старый, трухлявый. У правого бока мураши ползают. Под корнями барсук нору прорыл. На макушке — поганки бледные. Опята — и те ложные. Никакой пользы от тебя в лесу.

— Что ты плетешь?! — неуверенно сказал колдун, ощупывая себя.

— Ты на себя когда последний раз смотрел? Чай, и не вспомнишь. Да ты не переживай — в лесу пеньков много, не ты один.

— Какой пенек? Какой лес?! — голос у колдуна стал слегка жалостливый. — Вот смотри — руки. А это — ноги.

— Не. Это корни. Ну, сам подумай, какие руки у пня могут быть? То-то! Да и пнем лучше. Вот, скажем, дровосек придет. Он хорошее дерево рубить будет, а не гнилушку, что поганками поросла. Так что, ты еще долго простоишь. Ну, если, конечно, по делам не пойдешь.

— Сам-то кто ты? — неуверенно произнес колдун. Он уже почти поверил в свое превращение, но Рохлю всё равно человеком видел, что немного смущало.

— Я-то? Да так, трава незаметная. Репейник называется. Ты на меня не смотри — я на месте не сижу. Цепляюсь к чему попало и колоброжу.

Перед глазами колдуна возникло марево, в котором вдруг всё поплыло — и стены избы, и Рохля, и он сам — постепенно превращаясь в лесную полянку, окруженную елями да березами.


Колдун еще что-то бормотнул и затих с блаженной улыбкой на лице.

Рохля обошел колдуна, постучал ногтем по его плечу — как по деревяшке — и неуверенно хмыкнул. Надо же. Колдуна заговорил. А тот и поверил, что лес вокруг. Большая сила у колдуна — взаправду одеревенел. Надо бы его из кресла вытащить, а то самому присесть негде. Ему уж всё равно — чурка — чуркой, а он, Рохля, живой еще.