Майор помахал красным флажком — взрывы прекратились. Перед строем он поставил меня и Копейкина. Федор отводил глаза в сторону.
— Перед вами, товарищи, два солдата! — Голос майора звучал строго. — Один из них, рядовой Ковалев, преодолел полосу, и с отличным временем, а рядовой Копейкин не смог, испугался. А вам, рядовой Ковалев, не страшно было?
— Никак нет! — не задумываясь, прокричал я. Голос мой звучал радостно.
— А в это разрешите не поверить. Говорите правду.
Я посмотрел майору в глаза. Были они доброжелательными, и я признался:
— Так точно, было страшно.
— Почему же вы пошли сквозь огонь?
— Пре… преодолел, — ответил я осипшим вдруг голосом.
— Правильно! — воскликнул Коровин, как будто он только и ждал от меня этого ответа. — Рядовой Ковалев преодолел страх, как многие из вас, но вы, Ковалев, все-таки поделитесь опытом, а то не все уложились в норматив. — Он заглянул в список. — Далеко не все.
— Какой опыт? — Я недоуменно пожал плечами. — Шпарь через огонь как можно быстрей, тогда и не страшно.
— Правильно, — одобрил командир. — Это и есть опыт, а вам за смелость в преодолении полосы препятствий от лица службы объявляю благодарность.
Я не поверил ушам. Благодарность… Может быть, майор не знает про случай с тренажером? Неужели лейтенант ему ничего не доложил? Наверное, нет, ведь со мной даже замполит не беседовал. А может быть, так в армии и надо: за плохое — наказать, а за хорошее объявить благодарность? От этой мысли я почувствовал себя бодрее и вдруг вместо положенного по уставу «Служу Советскому Союзу» совсем неожиданно для себя попросил:
— Объявите мне лучше, товарищ майор, внеочередное увольнение в город.
Прозвучало это совсем не по-военному, и командир, поморщившись, взглянул на меня такими глазами, что я рассчитывал уже не на увольнение, а по крайней мере еще на один наряд вне очереди на кухню и пожалел, что такое сорвалось с языка. Однако майор, очевидно, был в хорошем расположении духа, так как после некоторой заминки согласился.
— Объявляю одно внеочередное увольнение в город, — сказал он и, подумав, добавил: — В порядке исключения.
— Служу Советскому Союзу!!
Когда строй распустили, Буралков снова похлопал меня по плечу.
— А я вас специально направляющим поставил. — Он усмехнулся. — Психологический эксперимент по методу Антона Семеновича Макаренко. Ну что ж, испытание вы выдержали. Молодец! А вот с увольнением… Я бы вас и так отпустил.
В воскресенье с самого подъема я стал думать об увольнении. Все у меня было готово с вечера: мундир вычищен и отутюжен с особой тщательностью, ботинки сверкали зеркальным блеском. Вчера в бытовой комнате Копейкин, неумело двигая пальцами и пощипывая машинкой волосы, подровнял мне прическу на висках и шее. Свежий носовой платок и расческа уже лежали в карманах брюк. Я ходил по казарме, поглядывал на часы и надоедал сержантам и дежурному по подразделению одним и тем же вопросом: «Когда будет построение увольняемых?» Наконец объявили: в двенадцать ноль-ноль, а до двенадцати всему личному составу было приказано выстирать полевое обмундирование.
