Скрипнули тормоза, я слез с мотоцикла и, сняв шлем, засунул его в кофр под сиденьем. Огляделся по сторонам и, убедившись, что прибыл по адресу, шагнул в распахнутые ворота. Огромные витые чугунные створки остались за спиной, а передо мной открылось унылое зрелище ровных рядов серых обелисков, подножия которых лишь кое-где были подёрнуты робкой, почти невидимой апрельской зеленью.
Говорят, первые могилы появились на этом кладбище ещё во время войны с Наполеоном. Правда, тогда здесь хоронили кирасир Московского гвардейского. Шло время, сменялись правители и проходили войны, менялось название полка. Там дальше, за вычурными обелисками тяжёлых кирасир времён Крымской войны, перемолотых французской артиллерией, под серыми невзрачными плитами лежат гвардейцы Первого Моторизованного стреломётного полка, защищавшие Ревель в четырнадцатом и бравшие Киль в шестнадцатом. А ещё дальше, ровные шеренги строгих надгробий гвардейцев Московского Бронеходного… это уже память о сороковых. Княжеский мятеж и Вторая Мировая… А вот и то, что я искал. Восемьдесят шесть чёрных прямоугольников и аккуратный ряд венков за ними. На каждом надгробии изображение стяга полка с трубами, мечами и копьями. И на каждом одна и та же эпитафия: "В чести и славе!".
Восемьдесят шесть имён и фамилий. И среди них… гвардии Московского Бронеходного полка капитан Вердт, Вячеслав Еремеевич. Да, капитан… посмертно. И кавалер Ордена Архистратига Михаила… тоже посмертно.
Не знаю, сколько я простоял у камня с фотографией, на которой Вячеслав, кажется, вот-вот должен был улыбнуться. Но отвлекло меня ощущение чужого внимания и послышавшийся хруст гравия под чьими-то ногами.
— Кирилл? — Я выпрямился, поправив завернувшийся край уже чуть выцветшей ленты на присланном мною при первой же возможности венке, и обернулся на голос.
— Здравствуйте, Осип Михайлович. — Кивнув, я пожал сутулящемуся начальнику полкового госпиталя руку. Тот слабо улыбнулся.
— Рад видеть в добром здравии, Кирилл. — Нулин окинул меня долгим взглядом. — Ты здесь впервые?
— Да, вот появилась возможность, выбрался.
— Понятно.
Мы помолчали. Кажется, доктор себя чувствует здесь очень неуютно…
— Я бы хотел поговорить с вами об одном деле, если не возражаете, Осип Михайлович. — Прервал я неловкое молчание и Нулин с готовностью кивнул.
— Тогда, может лучше у меня в кабинете? — Спросил он. Я пожал плечами. Действительно, разговаривать о делах лучше в тепле и… там, где Нулин не будет так сильно фонить эмоциями.
