Были и такие, кто просто молча уходил от обратившегося к ним, словно этот обратившийся чем-то помешал им, словно мешал думать… Можно было заметить, что они постоянно поднимали свою опущенную долу голову и мрачно смотрели туда, где стыли в облаках и в тумане хребты и горные вершины. Казалось, эти люди мечтали снова отправиться в горы, но то ли у них сил уже не было, то ли они, однажды что-то пережив, больше пойти туда не решались.
А вот мы – решившиеся. Мы – боевые.
Надо сказать, эта любовь к горам, а в частности, к горным кручам, была воспитана в нас еще в школе. Еще там мы, необразованные дети, затаив дыхание, слушали нашего учителя географии, когда он живописал горы, ледяные вершины и обвалы, а также страшные ущелья, где водились дикие звери и куда, разумеется, не ходят машины. Он так нам и говорил: «Машины не ходят туда, а что касается оленей и прочей дикой живности, то они там, на вершинах, бегут себе и спотыкаются».
– Горы обладают способностью возвышаться, – говорил он, – быть возвышенными над всей остальной землей, над всем окружающим ландшафтом. Как будто это солидные старцы в белых папахах отрешенно взирают на юных и молодых, носящих разноцветные одежды. Кроме того, горы, как и люди, имеют свойство рождаться и умирать, разваливаться и подниматься, дремать и быть задумчивыми и, наконец, что самое главное, помимо величественной красоты горы имеют иную сущность: они имеют недра – то, я бы сказал, внутреннее богатство, коим живет и питается все человечество. Я уж не говорю о жителях гор, которых, по сравнению с жителями долин, гораздо меньше. Все они отличаются от жителей долин своим достоинством. Эти люди, чаще всего, если не горды, то возвышенны, если и не божественны, то одиноки в своей горней недоступности, так что если и не бросят камень с горы на пришедшего к ним с долины (в чем я не уверен), то, по крайней мере, едва удостоят взгляда.
«Ах, как бы я хотел быть горным жителем, – вздыхал часто наш учитель. – Но не дано!»
Я заметил, что подобные учителю люди потому и не бывали в горах, что по лености и неуверенности не решались в них подняться, а может быть, и потому, что больше были мечтателями, чем деятелями. Вот отчего мой учитель имел свойство иронизировать по поводу гор и на них поднимающихся:
– Ну и что особенного произошло, что кто-то был в горах, что кто-то поднялся на одну из вершин? Что изменилось в нем, и изменились ли от того посещения в лучшую сторону сами горы?
