И все же, большой конец. То в одном, то в другом конце света появляется он. То в одном, то в другом месте он приходит в виде смерти, неся слезы и насилие. И я не знаю, как мне жить дальше. Я закрываю на все глаза и медленно задыхаюсь. Я разочарован в человечестве. Да, да, нет в моей душе очарования им. Лишь только избранные ныне меня интересуют. Те, кто каждодневно думают о свободе и бессмертии. Кто постоянно заняты их поиском и им не до большого конца.
Был морозный солнечный день начала февраля. Я шел по Невскому и думал, что моя мечта в какой-то мере осуществилась. Мы стали жить в центре города, хотя и не в отдельной квартире, но все же в двух комнатах на троих: я, жена и малая моя дочь.
Я шел в продуктовый магазин, где почти каждодневно покупал продукты.
«Чернь, привыкшая каждодневно покупать продукты», – часто вспоминаю я свысока брошенную фразу Тацита, историка славного, чей мужественный дух и ораторское искусство чувствуется и в русском переводе, в чем, несомненно, достоинство переводчика.
Что ж, я можно сказать, не выделяю себя из «черни». Я всегда, можно сказать, был «со своим народом». Я в поте лица работал в каменоломне, грузчиком, прессовщиком, кочегаром. Всего примерно лет семь. Остальное время был «придурком»: сторожем, пожарником, лифтером. «Иначе, – думал я, – в мое время литературно не выжить».
«Кто съел мои яйца?» – взываю я каждый день, подходя к холодильнику, открывая его. Пустота его внутренних помещений пугает меня.
«Не дожить, не дотянуть до пенсии!» – думаю я.
И опять раздается крик в моей душе: «Кто съел мои яйца?»
Разумеется, на мой крик души раздается молчание. Это молчание длится до того момента, пока легкий хохоток, подобно прохладному ветерку, не заставляет меня трепетать.
И вот я уже мысленно хожу по сцене и играю роль шекспировского шута, а вернее лысого скомороха – вечного государственного раба, привязанного голодом и любовью к государству и родине – России.
– Свободы! – кричу я. – Полцарства за глоток материальной свободы.
И тут же я мысленно катаюсь по сцене и, вцепившись в свою старую плешь, рыдаю, понимая, что никогда, никогда не обресть мне этой самой свободы: бедные дети и нищие жены у меня перед глазами. Их, кажется мне, больше, чем я имел на самом деле на этом свете.
– Кто съел мои яйца?! – кричу я. И ясность понимания, что из круговорота бытия можно выскочить только через свою смерть, делает меня спокойным.
«Надо отключить холодильник», – решаю я. И отключаю. Видит Бог, после этого мне становится гораздо легче.
