И уже тем более это не походило на секс под экстазоном, когда Наама превращалась в убогое сходящее с ума от похоти создание.
Можно было расслабиться, отдаваясь властным, но нежным прикосновениям. Ничего не решать, ни о чем не думать, просто получать наслаждение.
Внизу живота медленно разгорался чувственный пожар. Андрос снова поцеловал ее в шею, откинул в сторону волну волос, и Наама почувствовала, как его пальцы расправляются с блестящей пуговкой, удерживавшей лиф платья. Атлас, не сдерживаемый более застежкой, скользнул по коже, и мужские руки накрыли грудь.
Наама сама не поняла, как это произошло. Просто в какой-то миг обнаружила себя у Андроса на коленях, обнаженной, раздвинувшей ноги, чтобы ему было удобнее ласкать. Ладонь демона лежала меж бедер тяжелым щитом, а пальцы искусно порхали, вырывая из ее груди стоны наслаждения. Жадный рот ласкал, прикусывал и зализывал грудь, пальцы другой руки мяли и мучили второй сосок.
Андрос ничего не позволил ей решать. Ни разу не спросил, как она хочет, но в том, чтобы ничего не решать, не иметь выбора, только подчиняться и отдаваться вдруг обнаружилось особое удовольствие. Отличное от всего, что Наама испытывала раньше. Каждое движение умелых пальцев, каждый ласковый укус приближали ее к пику наслаждения, не отравленного ненавистью или навязанной похотью.
Он поднял Нааму на руки, донес до постели и опустил на покрывало — бережно, словно величайшую драгоценность. Поцеловал, вторгаясь языком в рот — бесцеремонно, как до этого не раз вторгался в ее тело. И Наама, где-то глубоко в душе изумляясь себе, ответила.
Его рука легла меж бедер, пальцы резко вдвинулись внутрь, одновременно с языком. Она подалась навстречу, глуша стон вожделения. Снова. И снова.
Хорошо… Как же хорошо, остро и ярко это было.
Андрос оторвался от нее, прожигая горящим взглядом. Выдохнул ее имя так, словно признавался в своей одержимой больной страсти, и принялся стягивать с себя остатки одежды негнущимися пальцами.
Тяжесть мужского тела сверху была приятной. Наама шире раздвинула бедра, словно предлагая себя, и громко вскрикнула, когда он ворвался в нее первый раз — огромный, горячий, мощный. Вошел до конца, заполнил ее так глубоко и полно, как никто и никогда прежде. Одновременно с членом его язык снова проник между призывно приоткрытых губ, задвигался синхронно в пародии на половой акт.
Наама глухо застонала, вцепилась в мускулистые плечи, и сама дернулась навстречу. Теряясь, окончательно растворяясь в яростных толчках, жарком влажном наслаждении…
