Страх, заставлявший цепенеть в его присутствии, не прошел до конца, скорее свернулся, затаился где-то внутри. Демоница помнила о последствиях, поэтому не позволяла себе оскорблений. Молчать в ответ на прямые вопросы она тоже не решалась. Вовлекаясь волей-неволей в разговор, Наама с удивлением обнаружила, что ее хозяин умеет не только приказывать и рычать.
Когда она вела себя почтительно, не дерзила и не пыталась ударить его побольнее словами, он тоже был мягок с ней. Но эта мягкость простиралась точно до границ отмеренных демоном. Стоило нарушить их, как лицо Андроса каменело, а в низком голосе появлялись знакомые рычащие нотки.
Это был знак. Сигнал, что лучше сдать, пойти на попятный. Прежняя Наама не прислушалась бы к нему. Но новая, родившаяся в разгромленной комнате на залитом кровью полу, слишком боялась прямых столкновений и ценила хрупкий непрочный мир. По молчаливому соглашению между ними Андрос не давил слишком сильно, а Наама подчинялась его требованиям.
Они гуляли в саду. Обедали и ужинали в столовой вместе. Когда в Грейторн Холл прибывали гости, Наама встречала их, выполняя обязанности хозяйки. Вовлекала в разговор, составляла компанию за партией в вист или бильярд, не рискуя при этом блистать, оттягивая на себя все внимание, как было раньше. И по первому сигналу со стороны хозяина уходила, оставляя мужчин вести скучные деловые разговоры. Послушно и молча — без капризов, без обид.
Почти идиллия.
Требования ди Небироса включали прикосновения. Когда откидывал в сторону волну черных волос, чтобы застегнуть свой новый подарок — бриллиантовое колье. Или обнимал за плечи на прогулке под предлогом защиты от вечерней прохлады.
В такие минуты она почти физически чувствовала исходящее от демона яростное тоскливое желание. Первое время Наама пугалась и замирала от ужаса. Хозяина это злило, а его злость пугала ее ещё сильнее.
Но шло время, память о его жестокости истиралась. Она уже не вздрагивала и не каменела всем телом, почувствовав, как Андрос берет ее за руку. Или проводит медленно кончиками пальцев от запястья к ямке на сгибе локтя.
Он приручал ее. Приучал исподволь, постепенно — к себе, своему присутствию, к тому, что ему дозволено прикасаться, трогать. Приучал к послушанию. Порой в душе просыпалась прежняя Наама, и тогда ей хотелось взбрыкнуть, но останавливала память об уроках прошлого и страх снова начать войну.
Прикосновения ди Небироса всегда были терпимы, а иногда даже приятны. И Наама сдерживала порыв отстраниться, ценя его ответную сдержанность. Он хотел ее, хотел безумно — это читалось в расширенных на всю радужку зрачках, в прерывистом дыхании и напряженной фигуре демона. Хотел, но не шел дальше, стараясь не давить слишком сильно.
