Однажды мы сидели за утренним чаем и занимались рассказыванием друг другу сновидений, пригрезившихся нам в эту ночь.
Мать, как женщина прямая, честная, рассказывала то, что видела в действительности: ей грезилась «почему — то лодка», и в этой лодке сидели наши соседи Хомутовы «почему — то» все в маленьких — маленьких платочках… и «почему — то» они говорили: «идите к нам!»
Я слушал мать лениво, рассеянно, придумывая в это время себе сон поэффектнее, позабористее, чтобы совершенно затмить простодушные маменькины лодочки и платочки,
— А мне снилось, — густым голосом прогудел я, раскачивая головой, отчего моя физиономия, отражаясь в самоваре, кривлялась и ненатурально удлинялась, — мне снилось, будто бы ко мне забрались двенадцать индейцев и схватили меня, чтобы оскальпировать. Но я — не дурак — схватил глобус, да глобусом их. Ого! Убежали да еще томогавки забыли.
Я помолчал немного и равнодушно добавил:
— Потом слона видел. Он что — то орал и хоботом пожрал всех наших жильцов.
Мать только что собралась изумиться красочности и разнообразию моих грез, как на парадных дверях прозвенел резкий звонок.
— Пойди открой, — сказала мать. — Я швейцара услала.
Я вскочил, помчался, издавая громкие, пронзительные, но совершенно бесцельные крики, подбежал к стеклянным дверям и… остановился в изумлении: за ними было совершенно темно, будто бы неожиданно вернулась ночь.
Машинально я повернул ключ, и дверь распахнулась. Послышалось урчанье, проклятие, и на линии горизонта моих глаз я увидел два нечеловеческих, чудовищно — толстых колена. Мне пришлось сильно задрать голову, чтобы увидеть громадный, необъятных размеров живот, вздымавшийся, опадавший и опять раздувавшийся, будто бы в нем ходили какие — то внутренние волны.
Мне нужно было отбежать на десяток шагов, чтобы увидеть этого человека во весь рост. В то время он показался мне высотой в пять — шесть аршин, но после я узнал, что он был трехаршинного роста. Гора — живот переходила в гору— грудь, которая заканчивалась громадной шеей. А на шее сидела небольшая голова с круглыми, красными щеками, обкусанными усами и маленькими злыми глазками, которые свирепо прыгали во все стороны. Голову покрывал поношенный цилиндр, и — что меня поразило больше всего — цилиндр держался на голове с помощью черной ленты, проходившей под подбородком. Точь — в — точь, как пожилые дамы завязывают лентами старомодные шляпки.
— Мальчишка, — хриплым, усталым голосом небрежно уронил удивительный незнакомец. — Есть вино?
