В ужасе схватился я за голову и выбежал в другую комнату… Возмущенные гости выбежали за мной. Я упал в кресло с закрытыми глазами и долго сидел так.
А когда открыл их, то увидел, что около меня стоит вызвавший меня на дуэль студент и миролюбиво говорит мне:
— А ведь я, мне кажется, погорячился… Вы уж меня простите! Я готов извиниться.
— Помилуйте, — радушно сказал я. — Ну, какие там извинения… Я сам виноват.
Около нас инженер держал адвоката за пуговицу и, пожимая плечами, говорил:
— В сущности говоря, вы правы: конечно, славяне, в общем, тупы и не практичны… Чего это я давеча на вас набросился…
— Ну, все — таки — я вас понимаю. Обидно! — бормотал, сконфуженно глядя вниз, адвокат. — Мне не следовало этого говорить. Извиняюсь и думаю, что все будет забыто. Вашу руку!
К студенту Мише подошел банкирский сын и, красный от смущения, сказал:
— Свинья я, Миша! Ударь меня по физиономии!
— За что? — удивился Миша. — Скорее я был не прав. Пожалуй, если хочешь, я действительно буду секундантом у тебя.
— Не надо, дорогой, любимый Миша. Уже не надо. Я помирился с этим симпатичным славным полковником.
Всюду были ласковые улыбки и дружеский шепот. Полное спокойствие воцарилось среди нас.
Маленький, седой господин замолчал.
— Вот она какая история — то!
— Да в чем же дело — то? — с живым недоумением воскликнул Павлов.
— Как… в чем дело? — удивился старичок. — Разве я вам не сказал? Все дело в гостиной, где мы были раньше, и приемной, куда мы потом перешли.
— Э, черт! Да что же там такое было?
— Неужели вы не догадываетесь? Гостиная была оклеена темно — красными обоями, с ярко — красной мебелью, а приемная у меня окрашена белой краской.
— Ну?!!
Старичок хитро посмотрел на нас.
— Цвета — то… Влияют как на настроение! Не правда ли?
Павлов негодующе пожал плечами:
— Если красный цвет действует возбуждающе, белый умиротворяюще, то зеленый вредно действует на человеческое воображение, — заставляя бесстыдно лгать!
Я обвел глазами комнату, в которой мы сидели.
Она была зеленая.
I
Среди пугающего неожиданного завывания автомобильных гудков, бешеных звонков трамваев, немолчного топота лошадиных копыт, мелькания электрических лампочек и головокружительного верчения кинематографических лент, среди несущейся по громадным улицам обезумевшей от желания жить толпы, среди театров с пряными, развратными, испорченными, как старый сыр в угоду гурману, — пьесами, среди всего этого бродят растерянные люди с потухшими тусклыми взорами, и никто не подозревает — какие странные, неслыханные болезни носят они в себе…
