Последняя из рода Болейн | страница 2
Можно считать эту книгу классическим «женским» романом на реальном историческом фоне. Многие сцены трогают до глубины души, а герои воспринимаются как вполне живые люди. Читатель словно оказывается рядом с ними, в их эпохе, радуется и негодует, огорчается, тревожится и ликует вместе с героями — сопереживает им, принимает близко к сердцу события их не такой уж долгой жизни (Мария Болейн, как и большинство ее современниц, прожила чуть меньше сорока лет).
И в этом чувстве духовной близости к героине романа и ее избраннику, вероятно, заключается главное достоинство романа, полюбившегося читателям многих стран.
Часть первая
Отрадна роза, но в шипы одета,отраден клен, но он зимою гол,отрадна ель, но нет под нею света,отраден дуб, но груб у дуба ствол.Отраден мед, но злы укусы пчел,отраден перец, но на вкус не сладок,отраден лук, но дух его тяжел,отраден Моли[1], но внизу он гадок.В отрадах вечен горечи осадок,но тем для нас желаннее они:ведь человек, увы, он слишком падокна то, что дарят, только помани.Что ж мне скорбеть о боли небольшой,коль счастью век владеть моей душой?[2]Эдмунд Спенсер
Глава первая
Всякий раз, оглядываясь с высоты прожитых лет, она мысленно видела тот солнечный день в Гевере, когда впервые узнала, что в жизни существуют такие вещи, как сомнения, страх и боль. Все они были тогда такими юными: ей едва минуло восемь лет, Джордж был на год старше — значит, малышке Анне в то лето исполнилось пять. Июльское солнце нежно ласкало золотыми лучами зелень ухоженного маленького сада, окаймленные тисами лужайки и густую траву геверских газонов. Но грезы об этой красоте, о ласковом тепле меркли под гнетом воспоминаний, упрятанных в темные глубины памяти. Ведь именно в тот день она впервые узнала, что ее отсылают далеко от дома, превращают в инструмент в чужих руках, а дорогая матушка так опечалится из-за этого.
Прежде всего вспоминается, как визжит от восторга Анна, как Джордж высоким голоском выкрикивает команды, а в ответ раздается тявканье рыжих щенков спаниелей, такое громкое, что в нем едва не тонет гудение пчел над клумбами роз и турецкой гвоздики. Этот выводок всего четыре месяца назад принесла мамина любимица Глинда, но Джордж вознамерился выдрессировать их как следует и сделать так, чтобы они признавали хозяином его.
— А ну, прекратить! Немедленно прекратить! Я научу вас повиноваться, щенята неразумные! — Когда Джордж выкрикивал это, в его мальчишеском дисканте прорезались взрослые нотки и он ловко щелкал спаниелей ивовым прутиком. Щенкам было больно, они сердито тявкали, но все так же резвились и боролись друг с другом — мелькали только длинные шелковистые уши и неловкие пока лапы.
