Пароль XX века | страница 8
Как легко, как славно шагалось мне в то утро!
И когда я вышел наконец к парку Конституции, к мемориалу Линкольна, я вовсе не ощущал усталости. По-прежнему светило солнце, и небо было все таким же ясным, голубым, оно отражалось в торжественной водной глади, идеально ровным прямоугольником протянувшейся перед мемориалом Линкольна. Среди аккуратно подстриженных газонов двое ярко одетых ребятишек с самозабвенной веселостью играли в мяч. Тут же на траве, подстелив газету, спал старый негр. И даже вид этого, по всей вероятности бездомного, человека не смутил, не нарушил того ощущения безмятежности и покоя, которое владело мной. Казалось, и этому старому негру хорошо спится сейчас здесь, под лучами осеннего солнца…
И от знаменитой белоснежной статуи Авраама Линкольна веяло величавым, даже чуть суровым спокойствием. Этот человек исполнил главное дело своей жизни: он провозгласил освобождение рабов и вошел в историю Соединенных Штатов как Друг Народа. Плантаторы, расисты, реакционеры не простили ему этого. В 1865 году Линкольн был сражен пулей убийцы.
В молчании я постоял перед великим американцем и пошел дальше — к мосту, ведущему через Потомак к Арлингтонскому кладбищу. Мимо меня со стремительным шорохом пробегали редкие туристские автобусы, сверкнув, проносились легковые автомашины. Пешеходов на мосту не было. Я шагал в полном одиночестве, и это тоже казалось удивительным, словно в странном сне или фантастическом фильме: огромное пространство моста и только один-единственный человек, шагающий по нему. Едва ли не в самом центре столицы я оказался вдруг один на один с небом, водой и солнцем. Как будто кто-то нарочно заботился о том, чтобы ничто не мешало мне предаваться собственным раздумьям, чтобы ничто не разрушило того настроения, которое не оставляло меня все это утро…
Мост кончился. Я подходил к Арлингтонскому кладбищу.
Здесь уже было людно. Оживленно переговариваясь, выбирались из автобусов иностранные туристы, шумно целыми семьями шли американцы, приехавшие, видно, из других штатов. И все они наверняка устремлялись туда же, куда направлялся и я: к могиле Джона Кеннеди. Это имя витало в воздухе.
Я свернул на боковую, пустынную аллею. Остались в стороне и постепенно затихли голоса туристов. Теперь вокруг царила тишина, такая глубокая и безмятежная, что даже шорох листьев под моими ногами не мог нарушить ее. И в этой тишине здесь, на кладбище, невольно думалось о смысле человеческой жизни, о смерти и бессмертии, о невидимых нитях, которые связывают тех, кто жил до нас, с нами, сегодняшними, и с теми, кому суждено прийти после нас…
