Анджиевский долго лежал молча, вдруг понял, что здоров, и засмеялся. Он спустил ноги с кровати. На него жалко смотреть: желтое лицо, отросшие волосы достают до губ, ноги и руки дрожат. Но он уже знал, что болезнь сломлена.
— Экий ты орел! — сказал Купцов, глядя на него.
— Не слышно ли чего об Анне? — спросил Анджиевский.
— Анна вчера приехала в Тифлис.
Когда начали ходить поезда, Анна поехала во Владикавказ, предполагая, что через подпольщиков узнает об Анджиевском.
Владикавказ встретил ее тюрьмой.
Били.
Осколок неба в окне, перехваченном решеткой.
Тоска по ребенку.
В камеру часто входил часовой, зверски кричал:
— Ходи в расход!
Ночью у тюремных ворот этот часовой сказал Анне:
— Я — свой. Подальше бежи, товарищ Анджиевская.
Она поехала в Тифлис, думая, что Анджиевский там.
Долины, горы и бездны Военно-Грузинской дороги шли ей навстречу. На скале сидел серебряный кондор. В Тифлисе Анну ждал Анджиевский.
Он сказал:
— Осторожней, Анна, ты в подполье.
Она ответила:
— Понимаю, Гриша.
Он спросил:
— Где дочка?
Она рассказала. Глядя на его вздрагивающие плечи, Анна заплакала. Плакала тяжело, потому что знала: этих слез не выплакать.
Партия направила их в Баку. Там они сняли комнатку неподалеку от базара, у сапожника, полуподвальную. Сиреневые пятна сырости лежали на стенах. Было темно. В целях конспирации Анна одевалась мещаночкой. Она делала вид, что ей скучно, что она ищет интересных знакомств. На базаре она купила себе фетровую шляпку с шелковыми васильками.
Море — в нефтяных лужах — было очень грязное.
Английский моряк гулял по набережной и, не владея ни персидским, ни греческим, ни русским языками, улыбался встречным, как радушный хозяин.
Завидев Анну и ее шляпку с васильками, он подошел.
Он спросил Анну:
— Тюрк?
Она ответила:
— Нет.
Он ее спросил:
— Перс?
Она ответила:
— Нет.
Он ее спросил:
— Коммунист?
Она ответила:
— Я вас не понимаю.
Этой фразы он тоже не понял и повторил за ней, как попугай: «Непо-на-ю». Потом он вынул из кармана бриджей бумажник, сделанный из молодой ланкаширской свинки. Там у него было очень много прекрасных на ощупь, пленительных на глаз, белых и будто накрахмаленных бумажек.
Анна взяла одну, сделала вид, что она — скучающая мещаночка, что она по-женски ценит моряка и наверное придет сегодня в полночь на набережную.
Он был очень счастлив и долго кланялся ей.
Анна принесла билет Анджиевскому и сказала:
— Это в партийную кассу.
Он спросил:
— Откуда?
Сказал:
— Порви и брось в помойку. Эти самые бумажки уж лучше мы будем брать винтовками, а не так. — Подумал и посоветовал — Ты на свидание это пойди, Анна. Попробуй узнать, так ли уж они, матросы, довольны капитализмом.
