В пустых и тихих коридорах дворца целыми сугробами лежала пыль. Фрейя позвонила, вызывая лакея, и в ожидании его прихода стала смотреть в окно. За окном в тусклых арктических сумерках мерцали инеем крыши ее города. Пол подрагивал в такт движению поршней и шестеренок далеко внизу, в машинном отделении, но движения почти не ощущалось, ведь здесь был Высокий лед, самый северный север, и вокруг не было видно никаких ориентиров – только белая равнина, чуть отсвечивающая отраженным светом.
Явился лакей, на ходу поправляя пудреный парик.
– Доброе утро, Смью, – сказала Фрейя.
– Доброе утро, ваше сиятельство.
На мгновение ей неудержимо захотелось пригласить Смью в свои комнаты, попросить его сделать что-нибудь с пылью, с разбросанной одеждой, с исчезающими драгоценностями; попросить, чтобы он показал ей, как работает душ. Но он был мужчиной. Позволить мужчине войти в личные апартаменты маркграфини – неслыханное нарушение традиций! Вместо этого Фрейя произнесла те же слова, что говорила каждое утро:
– Можешь сопроводить меня в утреннюю трапезную, Смью.
Спускаясь вместе с ним в лифте на нижний этаж, она рисовала себе в воображении, как ее город поспешает вперед по ледяной пустыне, словно маленький тараканчик пересекает ползком громадную белую тарелку. Но куда он направляется – вот вопрос. Смью очень бы хотел это знать – по лицу видно, по тому, как он косится на нее украдкой. И Направляющий комитет тоже хотел бы это узнать. Шарахаться то туда, то сюда, удирая от голодных хищников, – это, конечно, дело, но пришла пора определить будущее своего города. Тысячи лет жители Анкориджа доверяли подобные решения дому Расмуссен. Все-таки женщины рода Расмуссен не такие, как все прочие. Разве не они правили Анкориджем со времен Шестидесятиминутной войны? Разве ледяные боги не говорили с ними в сновидениях, указывая, куда направить город; где можно найти хороших торговых партнеров; как уберечься от ледовых ловушек и от хищников?
Но Фрейя была последней в своем роду, и ледяные боги ничего ей не подсказывали. С ней теперь почти никто не говорил, а если кто и заговаривал, так только для того, чтобы очень вежливо осведомиться, когда она выберет дальнейший курс города. Ей хотелось крикнуть им в лицо: «Почему вы спрашиваете меня? Я ведь просто девочка! Я не хотела быть маркграфиней!»
Но им больше не у кого было спрашивать.
По крайней мере, сегодня утром у Фрейи будет готов ответ. Вот только вряд ли он им понравится.
