– Она на самом деле нас отпускает? – спросил Том. Зубы у него стучали, а руки так тряслись, что он с трудом удерживал рукоятки приборов. – Почему? Почему она не убила нас, как других?
Эстер покачала головой, привычными движениями включая приборы, нагреватели. Она вспомнила Шрайка и те непонятные чувства, которые побуждали его коллекционировать сломанные автоматические игрушки Древних или спасать умирающую, изуродованную девочку. Но сказала только:
– Это не она, это оно. Невозможно угадать, что у него на уме. Поехали, пока оно не передумало.
Отщелкнулись магнитные захваты, сопла двигателей развернулись в стартовую позицию, и старенький дирижабль, отделившись от причала, нерешительно поплыл в ночь, задев по дороге краешком пропеллера стену ангара. Сталкер вышел на посадочную полосу и смотрел, как «Дженни» удаляется от Разбойничьего Насеста, уходя в туман, пока ракетные батареи Зеленой Грозы не успели сообразить, друг это или враг. И снова странное полувоспоминание мелькнуло, подобно мотыльку, в уме Сталкера: однаждырожденный по имени Том склоняется над нею, стоя на коленях в снегу, и кричит:
– Мисс Фанг! Это несправедливо! Он специально ждал, когда тебя ослепят!
Чудовище ощутило мимолетное удовлетворение, как будто только что вернуло какой-то долг.
– Куда теперь? – спросил Том, когда немного успокоился, а Разбойничий Насест скрылся в тумане.
– На северо-запад, – ответила Эстер. – К Анкориджу. Я должна туда вернуться. Случилась ужасная вещь.
– Пеннироял! – догадался Том. – Я знаю. Сообразил как раз перед тем, как меня увезли из города. Не успел никому рассказать. Ты была права. Надо было мне тебя послушать.
– Пеннироял? – Эстер смотрела на Тома, как будто он вдруг заговорил на непонятном для нее языке. Девушка покачала головой. – Архангельск напал на их след.
– О великий Квирк! – прошептал Том. – Ты уверена? Но как Архангельск мог узнать, куда направляется Анкоридж?
Эстер молча взялась за штурвал и зафиксировала курс на северо-северо-восток. Затем повернулась, спрятав руки за спину и схватившись за край пульта управления с такой силой, что самой стало больно.
– Я видела, как ты целовался с Фрейей… И я… Я…
Паузы между ее словами застывали холодными льдинками. Она хотела рассказать ему правду, честно, хотела, но, когда посмотрела на его бледное, исцарапанное, испуганное лицо, поняла, что не сможет.
– Эт, прости меня, – внезапно сказал он.
– Это не важно, – сказала она. – То есть я хотела сказать – и ты меня прости.
