В союзе с природой | страница 73
Пожалуйста, на прием! — слышу я голос сестры. В дверях уже стоит, опираясь на палку, человек… Что ж, попробуем ему помочь…
Этот простой и частный случай
Лет восемь назад, разбирая свой военный архив, наткнулся я на фотографию, вложенную в ветхий солдатский треугольник. Взглянул на нее — и словно вернулась моя военная молодость, будто весной повеяло с желтого бумажного клочка. Собственно, мы так ее и звали — Весна. По имени, хоть и было оно у нее замечательным — Катюша, — называли редко. Войдет Весна в палату, где лежали одни тяжелые — и сразу легче становится дышать тяжелораненым солдатам. Помню, никак она справиться не могла со своими косами: все вываливались из-под косынки, а если сбросит ее Катюша — тотчас упадут на спину и лягут на ней двумя тугими колосьями. Я таких кос ни до, ни после не встречал. Надо же придумать такое природе! Идет девушка, а косы за ней, как шлейф, по земле, коль не подберет, ползут.
И судьба у нашей красавицы сложилась счастливо. В каком только пекле не побывала, а даже не поцарапало. После войны вернулась к родителям в Москву. Они тоже пережили лихолетье, выдержали. И жених, одноклассник, до Берлина дошел, живым остался. Так что все вроде хорошо, ладно сложилось, только радоваться бы. Однако, слышал я, тяжело болеет наша Катюша в последние годы… Слышать-то слышал, а в памяти моей жила она такая, какой осталась на фотографии.
Кто знает, может, и не свела бы нас с Весной судьба больше никогда, если бы однажды, поднимаясь по институтской лестнице на свой этаж (терпеть не могу выстаивать в ожидании лифта), не приметил среди тех, кто стоял в регистратуре у окошка с надписью «Участники Великой Отечественной войны», кого-то удивительно знакомого. То ли голову отвела назад женщина как-то по-особому приметно, то ли волосы поправила своим, одной ей свойственным, но памятным мне жестом, только я уже не сомневался — внизу у окошка стоит Катюша. Через несколько минут мы сидели с ней в моем кабинете… Но не было, к сожалению, передо мной той шустрой палатной сестрички, умеющей выхаживать самых тяжелых, а была искалеченная, обезображенная болезнью женщина, сама нуждающаяся в помощи. Впечатление такое, будто еще прекрасную синеглазую, убранную короной золотых волос голову лишь начинающего увядать человека, совместили с чужим туловищем, кособоким и скрюченным.
— Вот как меня болезнь-то, Петр Григорьевич, — тяжко вздыхала Екатерина Ивановна. — И ничего нельзя поделать, — в тысячный раз повторяла она сама себе поставленный кем-то роковой диагноз, И все шарила, искала чего-то в кармане кофточки…
