— Ты ее под замком держишь?!
— Погоди. Сейчас сам увидишь… — Отец протянул ключ. — Я был бы рад выпустить, да…
Память.
Лед.
И острый смрад гнилого тела. Темень, которую едва-едва разгоняют свечи. Существо, запертое в клетке. Прутья толсты, но существо трясет их с нечеловеческой силой, и воет, и скулит. А после замирает вдруг и ласково, матушкиным голосом просит:
— Спаси меня, Ильюшечка… спаси…
И лицо искаженное прижимается к решетке, прутья в самые щеки впиваются. А глаза — не глаза, провалы черным-черны…
— Спаси, Ильюшечка…
Память.
Запах дыма. Кисти в склянке. Резец. И узкий нож с кривым клинком, который вспарывает кожу на запястье. Кровь льется, и существо — думать о ней как о матери у Ильи не выходит — замирает. Оно то вздыхает, то приплясывает, то пускает слюни.
— Это не она. — Отец спокоен. — Это уже не она… Но мы с тобой можем попробовать одно средство…
— Хорошо.
— Даже не выслушаешь, что за средство?
— Я согласен. Когда?
— Завтра.
Отец потер руки.
— Почему только завтра?
— Луна войдет в полную силу. Ты удачно вернулся, Ильюша. И если у нас все получится…
Тварь захохотала.
И снова память. На сей раз хрупкая, как древний пергамент. С легким ароматом пыли и душистых трав, которые клали под матрац, чтобы спалось легче. Но не спалось.
Никак.
И Илья, проворочавшись до рассвета, встал.
Он должен спуститься сам. Он должен увидеть.
Проверить.
Лестница не исчезла. И света одинокой свечи хватило, чтобы разогнать мрак. Дверь. Ключ… он забыл про ключ. И что теперь? Возвращаться? Будить отца?
Дверь открылась сама.
— Проходи, — раздался тихий голос. — Не стесняйся. Чувствуй себя как дома.
Тварь больше не бесновалась, да и из клетки она вышла, села в пентаграмму, ноги скрестив, и теперь задумчиво скребла длинными когтями коленку.
— Я надеялся, что ты придешь. — Она смотрела на Илью снизу вверх, и во взгляде ее не было больше безумия, лишь интерес.
— Я пришел.
Первой мыслью было — бежать.
Немедля.
Будить отца. Сказать, что выбралась она, что…
— Я тебя не трону. — Тварь махнула рукой. — Присядь. Поговорим, пока этот горе-маг не явился… Занудный он у тебя. Казалось бы, получил в руки источник древней мудрости, так сиди и радуйся, а он только и умеет, что бубнеть да вздыхать. И все мало, мало… но тут понимаю. Сам был таким.
— Кто ты?
— Кто я? Интересный вопрос, правда? — Голова матери перекатилась с плеча на плечо. Рот приоткрылся, и из него выглянул кончик языка. — Тело ты узнал… Кстати, не слишком-то приятное вместилище. Женщин я в принципе не люблю. Вечно у них то одно, то другое… У этой вот печень увеличена. Сердце пошаливает. Да… и с желудком беда. Еще полгодика, и целители будут бессильны.
