Накануне ареста он тяжело заболел, несколько дней не поднимался с постели. «Пришли ночью, — рассказывала потом его жена тетя Соня, — уложили на носилки и унесли». Через несколько дней умер в тюрьме, никаких показаний дать не успел.
С. Червякова (читает книгу):
— Хацкевич Александр Исакович. Очень хорошо помню их семью. Жили они в 17-й квартире. Года четыре, наверное, он работал наркомом финансов. Иногда заходил к отцу, а Лидия Владимировна — жена его — дружила с мамой, забегала к нам почти каждый вечер. Была у них дочка Варенька — немного моложе меня, водилась с нашей Люськой.
Расстреляли дядю Сашу, как мы потом узнали, в Минске, в конце тридцать седьмого года. Обвинение выдвинули тяжелое, но по тому времени ставшее уже стандартным: «участник национал-фашистской организации, проводил вредительскую работу и занимался шпионажем в пользу Польши». Как сложилась судьба Варвары и ее братика Владимира, я не знаю.
В. Лейзер:
— Смотри, Зося, вслед за Хацкевичами в семнадцатой квартире прописаны Дубовцовы. Большая была семья, очень дружно жили, весело. Все на чем-то играли, хорошо пели, какие-то спектакли ставили. Я дружил с Федором — старшим сыном — и часто ходил к ним. Андрей Афанасьевич заведовал приемной в ЦИК, по нынешним временам — в Президиуме Верховного Совета. Исключили его из партии, а вскоре и арестовали за то, что, «имея тысячи сигналов-жалоб о контрреволюционной работе в Белоруссии, не разоблачал врагов народа, чем прикрывал их деятельность». Мне запомнилась эта формулировка, потому что через несколько месяцев ее дословно повторят в обвинении против моего отца — секретаря комиссии партийного контроля при ЦК КП(б)Б.
С. Червякова:
— Помнишь, Вальтер, под нами была девятая квартира? В тридцать седьмом году она заселялась раза три или четыре.
В. Лейзер:
— Да, все это было на моих глазах. Случилось так, что после ареста отца нашу семью почему-то не тронули. Опечатали только кабинет, оставив для нас четверых две маленькие комнатки. Правда, где-то через полгода одну из них вместе с отцовским кабинетом отдали какому-то начальнику из Наркомфина. Нас он почти не замечал, был поглощен своими заботами, только сильно ругал кого-то по телефону, забывая извиняться и перед собственной молодой женой, и перед моими взрослыми сестрами.
А в девятой квартире долгое время жили Бенеки — Казимир Францевич и Станислава Станиславовна. Сын Альфред был старше меня на три года, учился в университете. О Казимире Францевиче рассказывали легенды: в семнадцать лет он стал профессиональным революционером, в девятнадцать был арестован и заточен в считавшуюся неприступной Модлинскую крепость. А он из нее убежал. Участвовал в Февральской и Октябрьской революциях. Затем в красногвардейском отряде воевал с немцами. Был губернским комиссаром по польским делам в Воронеже. Много лет и сил отдал партийной работе в различных районах Белоруссии.
