Куропаты. Следствие продолжается | страница 124
«Выродки, заклятые враги и палачи белорусского народа долгое время вели свою гнусную предательскую работу. Потребовалось вмешательство в белорусские дела лично тов. Сталина. Никто другой, как тов. Сталин, по одному письму, по одному сигналу из Белоруссии сказал, что в БССР есть враги, которые мешают народу наладить культурную жизнь. Тов. Сталин дал указание громить врагов, и мы начали их громить».
Какую «культурную жизнь» наладил Берман белорусскому народу, повинуясь высокому указу прозорливого вождя и учителя, мы знаем. Его изобретательность и усердие были щедро вознаграждены: «За образцовое и самоотверженное выполнение важных правительственных заданий» в конце 1937 года Берман получил орден Ленина. Через пять месяцев он отбыл на повышение в Москву, а через год появился другой документ: «за шпионаж и враждебную работу в органах НКВД приговорить…»
…Но спустимся с вершин крутой и, как оказалось, не очень устойчивой лестницы палачей и послушаем дальше рассказ Ивана Макаровича Стельмаха:
— Вы, конечно, знаете, что приговоры приводили в исполнение работники комендатуры. Когда я вернулся из Харькова, ее, помню, возглавлял Никитин, а заместителем у него был Ермаков. Коба Степан занимал должность поменьше, но, как и они, активно участвовал в расстрелах. Где они проводились, мне тогда никто не говорил, ибо это считалось серьезным секретом.
Я и в те годы понимал, а сейчас абсолютно уверен, что расстреливали много невиновных людей, однако воспрепятствовать этому беззаконию было невозможно — в любой момент сам мог стать под дуло пистолета.
Помню такой случай. Однажды мне и еще одному молодому сотруднику, фамилию его, к сожалению, не помню, поручили арестовать начальника одного из отделов — Будкова. Мы зашли в его кабинет, и я дрожащими руками протянул ему ордер. Он несколько мгновений глядел на нас остановившимися, стеклянными глазами, потом выхватил пистолет и выстрелил себе прямо в висок. Пыткам и издевательствам, которые вершил сам, он предпочел скорую и легкую смерть.
После войны, когда я уже работал заместителем министра МГБ, мне пришлось заниматься разбором писем родственников тех людей, которых в тридцатых годах приговорили к 10 годам лишения свободы без права переписки. Я решил прибегнуть к помощи Кобы, который был уже начальником комендатуры, и спросил его, каковы судьбы этих людей. Он хитро улыбнулся, а потом охотно поведал, что такие приговоры означали расстрел. Тогда же, помню, Коба сообщил мне по секрету, что акции эти проводились в лесном урочище под Минском, но где конкретно находилось и как называлось это место, Коба не сказал. Может, потому, что Куропаты тогда не имели еще своего громкого названия, а может, по другой причине.
