Если Гретта закроет глаза, то увидит комнату такой, какой она была в те дни: стены вокруг кровати Моники увешаны фотографиями кинозвезд, свадебных платьев, а у постели Ифы – украшены нечитаемыми списками и рисунками, на которых волки, лисы и лестницы, уходящие в никуда.
Для Гретты дом полон призраков. Если быстро выглянуть в сад, увидишь грудную клетку старой деревянной детской лесенки, с которой Майкл Фрэнсис упал, сломав передний зуб. Она могла бы спуститься в прихожую и увидеть на крючках школьные ранцы, спортивные сумки, снаряжение Майкла Фрэнсиса для регби. Могла бы повернуть за угол и обнаружить сына, лежащего на животе на лестничной площадке, за чтением комикса, или малышку Ифу, карабкающуюся по ступенькам, твердо решившую воссоединиться с братом и сестрой, или Монику, впервые пытающуюся пожарить яичницу. Для Гретты в воздухе по-прежнему звенят их крики, ссоры, победы и мелкие огорчения. Она не может поверить, что та жизнь кончилась. Для нее все это произошло, происходит сейчас и будет происходить вечно. Сами кирпичи, известка и штукатурка дома насыщены жизнью троих ее детей. Она не верит, что они покинули дом. И что вернулись.
Что до Роберта – тут Гретта не может начать думать. Его отсутствие за пределами ее понимания. Она так привыкла, что он здесь, рядом, что не может вполне принять его исчезновение. Она ловит себя на том, что почти готова с ним заговорить: этим утром она сняла с полки две чашки. Они столько лет были вместе, что уже не похожи на двоих, они – одно странное четырехногое существо. Для нее их брак во многом держится на разговорах: она любит болтать, он любит слушать. Без него ей не к кому обратиться, некому высказать свои наблюдения и вечные замечания по поводу жизни в целом. Ее ум в последние дни переполняет всякое вроде «видела сегодня у мясника очень странного ребенка», «ты видел, на станции метро новый кассир», «помнишь ту парикмахерскую, куда ходила Брайди». От всего этого, невысказанного и невыслушанного, у нее болят виски.
В спальне она встает перед стулом с его стороны кровати. Со спинки свисает твидовый пиджак, в котором по такой погоде слишком жарко. Она щупает воротник, теплый от солнца, потом проводит пальцами по скользкой подкладке до кармана. Пара монет, канцелярская скрепка, корешок билета на метро. Больше ничего. Такое в вещах мужа может найти кто угодно.
– Поставьте себя на его место, – сказал полицейский, – и спросите себя, куда он мог отправиться? Нужно думать изнутри его головы, – и постучал по темени, словно хотел показать, где бывает голова.
