Но это не отец. Это мать, она выходит за порог на озаренную рассветом улицу в тапочках и халате, придерживая закрывающуюся дверь в пантомиме предупредительности. Разумеется, это ее мать, у нее вечно были нелады со сном: таблетки, которые она постоянно принимает, сбили внутренние часы. Она выглядит старше, думает Ифа в замешательстве. Нет, не старше. Как-то уязвимее. Руки беспокойные, так и теребят край мусорного ведра. Волосы выкрашены в какой-то непонятный цвет, тиковой древесины, корни отросли. Неужели прошло всего три года?
– Мама, – говорит Ифа.
Гретта резко оборачивается, лицо у нее испуганное. Она невпопад спрашивает:
– Что?
– Мама, – повторяет Ифа. – Это я.
– Ифа?
И тут до Ифы доходит, что мама – единственная, кто верно произносит ее имя. Единственная, у кого на языке оно звучит так, как должно. Ее выговор – по-прежнему безошибочно голуэйский, спустя столько лет, – открывает первый слог чем-то средним между «и» и «э», а второй звук – непостижимая смесь «в» и «ф». Она проводит имя точно между Авой, Эвой и Иви, минуя все три варианта, но не задевая их. «Ифа», – говорит она, как никто на свете.
– Да, – отвечает Ифа, опуская на землю дорожную сумку.
В конце дорожки, ведущей к дому Гретты, стоит женщина, говорящая голосом, который Гретте знаком. На голове у женщины повязан шарф, у ног сумка.
– Господи боже, – говорит Гретта, едва не выронив мусор, который вынесла. – Это ты?
Воздух в ранний час неподвижен, он уже густеет от набирающей силу жары. Гретта разгребает этот воздух, разделяющий их, и хватает девочку за руку, за шею, за все. Вот она, у нее в объятиях, ее третья, нежданная малышка, боль ее сердца. Все пространство и расстояние, разделявшее их, ушло, съежилось. Это Ифа, и она здесь. Гретту многое удивляет, но особенно ее рост. Гретта всегда считала, что Ифа такая же, как она: маленькая, хрупкая, зови как хочешь. Но теперь она видит, что Ифа выше ее на добрых несколько дюймов. Как же так вышло?
– Что ты тут делаешь? – в голосе звучит упрек, она ничего не может с этим поделать. – Я собиралась тебе звонить. Я знаю, у тебя на пять часов больше, так что я…
– Меньше.
– Что?
– Меньше. В Нью-Йорке на пять часов меньше, мам. Не больше.
– Ну, как угодно, я собиралась тебе сказать, чтобы ты не прилетала. Я не хочу втягивать тебя во все эти хлопоты. Майкл Фрэнсис сказал мне, что ты собираешься приехать, и я ему сказала: Майкл Фрэнсис, не доставай ты сестру. У нее своя жизнь, она не захочет сюда тащиться, чтобы…
