Я не купец и не политик — я моряк. Я просто стараюсь исполнить долг по моим способностям, а посему желаю принести России великую пользу, могущую произойти от развития коммерции в северо-восточных морях. Тамошние потребности надобно доставлять водою, а не сухим путём. Сверх того, великая польза видится от заведения российской торговли с Индией и Китаем.
Прошу простить, если причинил вам скуку. Однако прожект мой, хвала небесам, уже высочайше утверждён, и экспедиция — дело решённое. А посему доклад назначен не с тем, чтобы убедить почтенную аудиторию, но с тем, чтобы удовлетворить любопытство и ответить на вопросы, буде таковые найдутся. Я к вашим услугам, господа!
Из Адмиралтейства князь Львов и граф Толстой выбрались не скоро. А по выходе старый генерал снова пригласил молодого приятеля в свою карету:
— Не откажите, голубчик, отобедать со мной!
Фёдор Иванович и впрямь проголодался, пока слушал Крузенштерна, хотя на время совершенно забыл обо всём. Мало того что в Морском комитете ему довелось узнать уйму интересного, так ещё и речь держал моряк легендарный, в жизни которого уже сбылись его, Американца-Толстого, самые сокровенные мечты!
Сергей Лаврентьевич с удовольствием глядел на своего разгорячённого приятеля. Не зря, не зря он взял с собою Фёдора! Видать, и правда тесно молодцу в гвардейском мундире; рвётся неуёмная душа на волю, к морю просится…
— Вот что мне странно, — сказал в карете Толстой. — Отчего за морскую славу России одни иноземцы ратуют? Восточные рубежи разведывал датчанин Витус Беринг, первую русскую кругосветную экспедицию готовил британец Джозеф Биллингс, теперь главой похода станет германец Иоганн Крузенштерн… Неужто русские только жирными щеками трясти могут и шпицом поддевать побольнее?!
Львов нахмурился.
— Говоришь, иноземные моряки хороши, а русские нет? — молвил он. — Как же тогда братья Лаптевы, Харитон и Дмитрий? А Семёна Челюскина ты почто забыл? А Дежнёва Семёна с Ерофеем Хабаровым? Или они, по-твоему, тоже, кроме как жиром трясти, ни на что другое не годны были?
— Я вовсе не это имел в виду, — поспешил объяснить Фёдор Иванович. — Просто смотреть обидно, как иноземец с восторгом и почтением о славе русской нации твердит, а перед ним сидит вразвалку русский, который в подмётки иноземцу этому не годится…
Черты князя разгладились, и он сменил гнев на милость:
— Здесь ты прав, именно в подмётки. Германец Крузенштерн, если хочешь знать, во сто крат больше русский, чем тот же полномочный министр наш, граф Воронцов. Он из Лондона рассуждает: мол, Крузенштерн легкомысленный и самонадеянный, и не бывать его имени рядом с именем Кука, потому как для истинно русского человека прожекты кругосветные — суть пустая блажь. А Крузенштерн тем временем в Петербурге команду собирает, корабли вооружает и жизнь свою готовится положить во благо России. Так скажи на милость, кто из них больше русский: тот, кто похваляется прирождённой русскостью, или тот, кто делами своими прославляет отечество наше?
