Погода прояснилась. Мы увидели вдали под собой, в зеленой плодородной долине, Пильяро; по ту сторону бурной реки Патате сквозь мглу можно было различить Амбато. Лишь вздымающиеся к самым небесам снежные вершины Чимборасо и Тунгурагуа продолжали кутаться в плотные белые облака. Прекрасная, величественная картина… Однако лирические излияния, которыми мы с Гюставом приветствовали чудесный вид, совершенно тонули в потоке брани: пеоны никак не могли поладить со своими несчастными ослами.
(Здесь уместно упомянуть, что ослы настолько привыкли к самым нехорошим и оскорбительным словам, какие только способен придумать пеон, что другими словами их и не «подбодришь». Не раз я пытался ободряюще гикать — впустую! Зато стоило мне извергнуть несколько звучных карахос, как осел тут же ускорял ход.
— Увы, это распространяется и на некоторых людей, — заметил Гюстав, когда я поделился с ним своими наблюдениями.
Возможно, он прав…)
К полудню мы достигли перевала Эль-Понго, устроили привал и перекусили. Пеоны освободили ослов от вьюков и взвалили тюки себе на спину. Снова пошел дождь, на перевале дул холодный ветер. Пытаться увидеть три вершины Серрос Льянганати было, разумеется, бесполезно: серая пелена дождя и низкие тучи закрыли вид на восток. Такая погода держится здесь большую часть года; путешественникам приходилось днями и неделями выжидать прояснения, чтобы хоть мельком увидеть с перевала горы Вальверде. Лишь однажды за все двенадцать предыдущих походов Андраде выдалась такая ясная погода, что он мог отчетливо различить знаменитые три вершины.
От Эль-Понго наш отряд двигался под гору, затем вышел на ровное топкое место, где лошадь Гюстава пробиралась с большим трудом, погружаясь местами по самое брюхо. Впрочем, Гюстав, хотя он уже не молод, умело справлялся со всеми трудностями, а когда конь почему-либо падал, всадник легко соскакивал с седла, обнаруживая завидную сноровку. Видно было, что Гюстав не новичок в седле; не зря его учили аргентинские гаучо![19]
Мы перешли вброд две неглубокие реки, затем одолели небольшой подъем, после которого начиналась Ла каррера ларга — «Большая магистраль». Так называли пеоны несколько параллельно идущих удобных троп. Вышло солнце, тучи рассеялись, и под вечер нашим взорам открылась замечательная картина. Внизу в обрамлении гор и лесистых холмов простирались в свете предвечернего солнца сверкающие озера. Те самые горы и озера, которые мы рассматривали с воздуха, — и все-таки совсем не те. Красивее, суровее, красочнее! В тот самый миг, когда солнце скрылось за горами, наш маленький караван подошел к Тамбо-де-Мама-Рита. Здесь на высоте 3600 метров над уровнем моря, на берегу озера Коча-де-Тамбо, мы увидели несколько жалких лачуг — последнее поселение на пути в Льянганати. Теперь, чтобы увидеть населенный пункт, надо было, подобно капитану Лоху, идти до самой реки Напо. (Как вы помните, ему потребовалось на этот путь больше двух месяцев.)
