Карен. Он повёл меня в китайский ресторан в «Грин Акрс Молл» на Лонг-Айленде. Был очень мил. Он оказался потрясающим парнем. Выглядел старше своих лет и, кажется, знал гораздо больше, чем мальчики, с которыми я прежде встречалась. Когда я спросила, чем он занимается, он сказал, что работает каменщиком, и даже показал мне профсоюзную карточку. Ещё упомянул, что раньше был менеджером в «Азорах», я знала, что это шикарный ресторан в Лидо Бич. Мы очень приятно неторопливо поужинали. Потом сели в его новенький автомобиль и прокатились по ночным клубам Лонг-Айленда, послушали музыку. Потанцевали. Казалось, он знает здесь всех и вся. Когда я заходила с Генри в разные заведения, к нам тут же подходили люди, чтобы поздороваться. Он меня всем представил. Все спешили ему угодить. А он чувствовал себя там словно рыба в воде. Это было так непохоже на мои свидания с другими парнями… Они вели себя, словно дети. Приглашали меня в кино или боулинг, ну, в общем, куда обычно ходят, когда тебе восемнадцать, а твоему парню — двадцать два.
Генри. С Карен было весело проводить время. Она была очень живой. Любила ходить в разные заведения и великолепно выглядела. Все говорили, что у неё фиолетовые глаза, как у Элизабет Тейлор. Мы начали вместе посещать клубы. Например, «52/52» на Лонг Бич, рядом с «Руморс Диско» Филли Бэзила. Музыкальные бары. Заведения, в которых я бывал с Поли. Где я знал владельцев, барменов и менеджеров, а они знали меня. Когда я впервые приехал забирать её из дома родителей на вечеринку в клуб «Палм Шор», то как следует принарядился. Хотел произвести хорошее впечатление. Я чувствовал себя отлично, но когда она открыла мне дверь, то вместо ожидаемой радости вдруг вскрикнула. Её глаза выпучились, как в ужастике про чудовищ. Я огляделся. Я не понимал, что происходит. Тут она указала на мою шею. «Переверни его, сейчас же переверни!..» — прошептала она испуганно. Глянув вниз, я увидел, что она показывает на мой медальон на золотой цепочке, который подарила мне мать, где изображён маленький золотой крест.
Карен. Он собирался познакомиться с моими родителями. Они знали, что я с ним встречаюсь, и были недовольны, что он не еврей. Я им соврала, что он еврей наполовину. Что его мать еврейка. Их это всё равно не слишком радовало, но что они могли поделать? И вот их первая встреча. Раздался звонок в дверь. Я была взволнована. Моя бабушка тоже была дома. Глубоко верующая ортодоксальная иудейка — когда она умерла, её с Торой хоронили. Я заранее нервничала. И вот я открываю дверь и вижу, что он вырядился в чёрные шёлковые брюки, расстёгнутую до пупа белую рубаху и синий пиджак с искрой. Но прежде всего мне бросился в глаза огромный золотой крест. Я имею в виду медальон, висевший у него на шее. На цепочке, спускавшейся с шеи на грудь. Я быстро прикрыла за собой дверь, чтобы семья не увидела, и велела ему перевернуть медальон. Он так и сделал, но, когда мы вошли в дом, я всё равно обливалась холодным потом от страха. Родные и так были не рады, что он всего лишь наполовину еврей, а тут ещё это. Его семья, кстати, тоже была не в восторге от меня. Одна из его сестёр, Элизабет, та, что собиралась стать монашкой, просто терпеть меня не могла. Помню, я как-то зашла к Генри домой, и дверь открыла она. У неё вся голова была в бигудях. Она смутилась, потому что не ожидала моего визита. Никогда прежде не видела, чтобы человек так злился.
