Она рассмеялась чему-то, что рассказывал ей Гелвада. Кейн подметил еще одну особенность миссис Моринс. Она принадлежала к типу участливых женщин. Она привлекала вас тем, что интересовалась вами; в ней было что-то материнское (что так нравится большинству мужчин), и когда вы попадались на эту удочку, она становилась, по всей вероятности, полной хозяйкой положения. Одета она была со вкусом.
На ней было темно-бардовое платье и такого же цвета жакет с черной меховой оторочкой. Самый верх платья заканчивался изысканными черными кружевами, а поверх них тускло поблескивало ожерелье из крупного жемчуга. Этот наряд был поразительно эффектен на ярко-желтом фоне тахты.
У нее были изящные руки. Сейчас она жестикулировала ими, глядя с улыбкой на Гелваду, и отвечала ему что-то. Эрни, оказывается, не теряет времени даром, подумал Кейн. Видно, он сразу взялся за дело. Миссис Моринс утомлена этим шумом и толкотней, и он сумел выбрать место… эту удобную тахту и стал развлекать ее своими историями. Надо полагать, Эрни пустил в ход все свои чары, удерживая миссис Моринс до прихода мистера Синглтона. Кейн смотрел на нее и все больше убеждался, что она восхитительна. Да, пожалуй, это самое верное слово. Восхитительная женщина. Это гораздо опаснее, чем просто соблазнительная и красивая.
Кейн почувствовал, что мог бы увлечься… Он посмотрел на Гелваду. Гелвада был поглощен беседой. Он не допускал пауз, как только миссис Моринс замолкала, начинал что-то быстро и с необыкновенной энергией говорить. Лицо его светилось добродушным юмором.
Наверняка, он рассказывает сейчас одну из своих многочисленных историй, Он знал, что у Гелвады был огромный запас всяческих историй, с различными вариантами концовок, из которых он выбирал нужную, в зависимости от способности соображать и настроения собеседника. Кейн пригубил бокал бренди и вновь взглянул на миссис Моринс. Похоже, что ее заинтересовал Гелвада. Как правило, так оно и бывало: женщины обычно поддавались обаянию Гелвады. То ли это была некая скрытая мужественность, которую они интуитивно чувствовали, то ли просто способность нравиться, но практически у всех женщин — даже умных — он всегда имел успех. Удивительно, как ему везло в этом отношении.
Кейн вернулся в прихожую. Уходили очередные гости, желая хозяйке доброй ночи, благодарили за приятный вечер, выслушивая в ответ ее очаровательно неискренние слова о скорой встрече и ужасах войны. Бог ты мой! Да что вообще означала для них война? Некоторое неудобство, не более. Как-то особенно отчетливо ощутил он вдруг контраст между собой и Эрни и собравшейся здесь публикой. Безусловно, для них с Гелвадой война означала чертовски много. Чересчур много. Настолько, что порой, когда ты в плохом настроении, страшно думать… Да, лучше совсем не думать. Опять эти рассуждения в самый неподходящий момент. Как-то раз Кейн слышал, как Фэнтон сказал: «Я не люблю людей, которые слишком много рассуждают, особенно если это мои люди. Думать буду я. Они должны только делать. Когда кто-то из моих людей начинает задумываться — я ставлю на нем крест. Он конченый человек».
