Новый виток развития науки обозначился во втором десятилетии XX в., опять-таки большую роль сыграл «Курс общей лингвистики» Соссюра. Резко возросло стремление строить теории. Ученые новой научной парадигмы если и интересовались, например, рукописями, то не как основным объектом исследования, а в качестве источника сведений по исторической фонологии языка, их влекла интерпретация. Ученые старшего поколения просто не понимали происходящее. Тот же Томсон писал о Трубецком и близких ему по направленности ученых: «Что это все означает? Искание новых путей? Которые, однако, заведомо избегают углубления. По-моему, лишь одно: слабосилие. Не могут больше преодолевать подготовительной работы по изучению накопившихся данных по истории языков, особенно по сравнительному языковедению… Очевидно, силы истощены. Вместо изучения реальных фактов — высокопарное беззастенчивое переливание из пустого в порожнее».
Но процесс был необратим. И сбором, и первичной обработкой фактов наука не в состоянии ограничиться: она неизбежно опирается на некоторую теорию, пусть это не всегда осознает исследователь. Он может думать, что теория ему не нужна, но он всегда, в частности, должен из моря фактов производить отбор, а этот отбор всегда опирается на некоторую теорию, хотя бы на ту, которая содержится в когда-то им прочитанном школьном учебнике. Но учебники обычно отражают уже пройденный этап развития науки. А теории в большинстве своем приближают нас к истине, пусть не полностью и с разных сторон.
Бурное развитие теоретической лингвистики к 1940–1950-м гг. в ряде стран (например, в США этот процесс был более очевиден, чем в СССР) стало сменяться новым сосредоточением на фактах, которое, однако, имело иной характер, чем у ученых, изучавших старинные тексты. Речь шла об изучении современных языков в полевых условиях. Огромное количество языков мира оставалось неописанным, и американские ученые, в большинстве принадлежавшие к уже упоминавшийся школе дескриптивистов, поставили перед собой задачу их описания на основе разработанных Блумфилдом и его последователями методов. Они отправлялись в районы распространения языков и там работали с носителями этих языков — информантами. Разрабатывалась специальная методика работы с информантами, возникла особая лингвистическая дисциплина — полевая лингвистика.
Как пишет современный американский исследователь, «до Хомского американский лингвист был почти что обязан провести один-два года среди носителей индейского языка и написать его грамматику. В североамериканской лингвистике это было чуть ли не обрядом посвящения». Однако смена научной парадигмы проявилась и здесь. Тот же автор отмечает: «Сам Хомский не занимался полевыми исследованиями и тем не менее, очевидно, обнаружил в языке больше интересного, чем любой полевой исследователь». Добавлю, что Хомский, как уже упоминалось, был принципиально сосредоточен на материале английского языка.
