— Ты знал и молчал, — говорит Лена куда-то в пустоту комнаты, говорит устало, будто намерена этой фразой закончить, а ни в коем случае не начать разговор.
Какой-то десяток секунд, а может, целую минуту он раздумывает, надо ли так сразу принимать этот вызов, не проще ли в чем-то усомниться, сделать удивленное лицо, а уже потом постепенно сказать все то, о чем думал, объяснить, почему молчал, хотя почти был уверен, что говорить все равно придется. Но уже следующая фраза перечеркивает все разом.
— Значит, Сашка не ошибся.
— Ах, оставь, при чем здесь Сашка. — И вот уже какой раз раздражение выплеснулось наружу.
— Да, конечно, Сашка здесь ни при чем.
Лена поводит плечами.
— Сейчас ты скажешь, что оберегал мой покой, мое достоинство, что они хотят поставить тебя на колени, но ты не из таких. Ах, как я хорошо знаю, о чем ты скажешь сейчас.
Сергей неудобно привалился к дверному косяку и вдруг, казалось, почувствовал горячий ток крови, который хлынул куда-то вниз, оставляя холодными и непослушными губы, щеки, массивный лоб, покрывшийся разом липкой испариной. Он отчетливо увидел Сашку, тяжелые челюсти Димки, застывшие на уровне его глаз, пухлые Лешкины губы. Они неподвижны, но в них существует какая-то скрытая брезгливость. Сейчас губы сложатся в усмешку, и сразу все станет очевидным — они презирают его. Он увидел всех сразу, а еще он увидел низкий потолок комнаты встреч, и стол посредине с десятком перегородок, и Николая. Он сидит, чуть наклонившись, руки выброшены прямо перед собой на тот же обшарпанный стол. Сейчас он поднимет голову, согласно покачает ей, будто все сказанное ему известно заранее, и вопрос «где Сергей», и как там Лена. Все вздрагивают, а Лешка поморщится от этого вопроса. Он хорошо видит, как Лешка морщится. Нижняя губа оттопырена, отчего делается еще толще, словно Лешке что-то сказали обидное. А на самом деле Лешка презирает его. И ему неприятна эта вынужденная необходимость даже вспоминать о нем. И вот теперь они пришли сюда. Они восстановили против него Лену. Они мстят ему, они… Горечь и неприязнь — все разом перемешалось и, накатываясь одно на другое, хлынуло из него и заставило говорить сбивчиво, непоследовательно, зло.
— Нет, ты не знаешь, ты ничего не знаешь. Теперь вы все заодно. Я ушел со стройки, уехал из города. Неужели этого мало? Они преследуют меня даже здесь.
А ты? Ах да, я и забыл, ты всего-навсего женщина — существо, не созданное для борьбы. Ты оказалась во власти смятения, растерянности, и я воспользовался этим. Какая там любовь, о ней нет и речи.
