Узнав о случившемся, ректор института Пал Палыч Хлебников уронил дремучие брови на еле заметные прорези глаз и многозначительно изрек:
— Вот как… Климов… Климов… Припоминаю… Высокий такой, с залысинами, в очках. Да… Да… Я тогда еще обратил внимание на этакую нагловатость во взгляде, внешнюю развязность…
— Видите ли, Пал Палыч, пожалуй, это не Климов, — слегка тушуясь, заметил проректор. — Климов действительно высокий, но без очков. Помните юбилейный вечер, он читал пародии…
— Пародии? А… Ну, ну… Как же… как же… Помню… М-да… Все закономерно, двусмысленность в выражениях, стремление произвести эффект. Такие черты никогда до добра не доводили.
— В общем-то он студент способный…
— А кто утверждает, Савелий Демьяныч, что все преступники дураки. Я, мой дорогой, могу массу примеров привести, как на скамью подсудимых садились одаренные, более того, талантливые люди. Н-да… но, мерзавцы. Так что подготовьте приказ об отчислении.
— Но ведь он…
Ректор с неподдельным удивлением взглянул на своего помощника, в задумчивости пожевал губами и довольно резко заключил:
— Никаких но, никаких нет, никаких может. Институт не трудовая колония Макаренко, Савелий Демьяныч.
* * *
О настроении Хлебникова нам стало известно на следующий день. Против ожидания, ректор принял нас сразу. У него беспокойный взгляд и хроническая астма. Говорит он медленно, растягивая слова, отчего каждое из них приобретает вес целой фразы.
— Отпуск на… пребывание в тюрьме законодательством не предусмотрен. Н-да… Понимаю, негуманно, но… не предусмотрен. Когда ваш друг вернется, будем обсуждать проблему. А сейчас давайте займемся делами насущными.
Вспылить легче всего. Но что это даст? Хлебников эмоции не воспринимает. «Займемся делами насущными». Как ему объяснить, что Климов не виноват.
Не виноват. Это ясно мне, Сашке, Сереге, Димке, но не Хлебникову. Я смотрю на ребят. У Сашки на коленях обломки истерзанных спичек — переживает.
Димка совсем плох. Вчера 38, грипп. Какая-то азиатская форма. Говорят, с этим нельзя шутить. Да мало ли с чем нельзя шутить. Однако парень держится. Только вот глаза из синих превратились совсем в свинцовые и стали невероятно большими. А вот Сережке я завидую. Этот как монолит. Погрузился куда-то в себя, и все. Редкое свойство.
— Пал Палыч, — начинаю я, — мы вас не просим о чем-то исключительном, тем более что Климов…
— Знаю… Знаю… — хрипит Пал Палыч, и волосатая рука ректора, сделав три положенных взмаха, возвращается на стопку книг. — Не виновен, сочетание случайностей, произошла ошибка… Все знаю. Однако уважаю советский суд и не имею основания не верить ему. Не имею… Н-да-с.
