Бежишь, как сквозь ад кромешный, и слышится тебе: «Ты вот и уйти можешь. А нам каково?»
Стройка дышит, потягивается, хрустит суставами.
* * *
Я не ждал многого от этого разговора, точнее, не знал, чего ждать.
Он взял трубку сам. Было время обеда. Я назвал его по фамилии. И он засмеялся. Я сказал «извините». Он засмеялся еще громче… Потом трубка успокоилась, и он спросил, как мы.
Я ответил, что по-прежнему. Мне хотелось рассказать про суд, и я начал рассказывать. Харламов перебил меня… «Не надо, я все знаю». Больше мне говорить было не о чем, и я замолчал.
— У нас мало времени, — сказал Харламов. — Мы, вероятно, уже не увидимся… По этой причине не судите строго за монолог, а просто наберитесь терпения и выслушайте…
Я уезжаю. Это не значит, что я перестаю существовать как ваш союзник. Не делайте из случившегося драмы… Чудо не свершилось. Оно и не могло свершиться.
Обязательно зайдите к Фролову… Не упрямьтесь. Зайдите. Климов будет отбывать срок недалеко от города. Вы сможете его навещать. И еще одно. Не ищите у людей сочувствия… Вы сильные парни, и в нем не нуждаетесь. Ищите, а еще вернее, деритесь за понимание. Сейчас важно быстрее прожить эти три года… Его будут вычеркивать из списков. Не удивляйтесь этому. Инерция отчужденности существует. Не давайте о нем забыть. Важно, чтобы люди всегда воспринимали Климова, как настоящее, реально существующее. А для этого есть вы. Время в обрез… Много не скажешь. Надеюсь, это не последний наш разговор, а значит, и встреча. Желаю удачи. Она вам не помешает. Мне пора.
Мы попрощались. Трубка настойчиво повторяла отбой, а я еще долго стоял, будто мое ожидание могло что-либо изменить.
* * *
Все вместе соберемся только вечером. И Сашка обязательно спросит.
— Ну, как там Харламов?
— По-прежнему, — отвечу я, а затем в точности передам наш разговор, не прибавив и не убавив в нем даже вздоха… Нам будет чуточку грустно.
Мы не настроены спорить. И потому наше молчание длится дольше обычного. Но тишина не всгда равнозначна покою. И чувства каждого из нас есть не более чем свое преломление мира.
— Н-да, — нарушил молчание Димка, — считай, проводили.
И разом все задвигаются, готовые внести свою долю откровения в общий пай.
— Может, и не обратишься никогда, — скажет вдруг Сашка, — и не встретишься. Пусть так. Разве в этом суть? Знать, что есть такой человек. И вроде жить легче… И ни где-то за тридевять земель, в тридесятом царстве, а здесь, в городе твоем.
