Мы переглядываемся. Ребята неловко меняют позы:
— Хотим.
— Я не собираюсь хлопотать об отмене суда… Во-первых, это бесцельная трата времени. Во-вторых, факт суда сам по себе справедлив. Если бы жертвой несчастья стал ваш друг… Разве вы не требовали бы суда…
— Мы не против суда. Мы против наказания невиновного. А это не одно и то же. — Сашкины губы нервно дергаются. Он быстро отводит взгляд в сторону.
— Но ведь вы сами говорите: Климов признал свою вину.
— Признал.
— И у вас нет фактов доказать обратное.
— Пока нет.
— Вот видите. Дело не в суде, ребята… Важно, чтобы все смягчающие обстоятельства были приняты во внимание и судом, и следствием, и даже нами… Что вы на меня так смотрите? Именно нами, кто окружает вас. Его жизнь не кончается судом. Вот так я понимаю наш разговор.
Наверное, Харламов прав. И чуть позже нам многое станет ясным. Суд назначен. Это верно. Но он еще не состоялся. И где-то в глубине души каждый из нас верил в чудо. А вдруг, а почему бы нет…
Харламов отнимал у нас эту надежду на чудо. Он старался нас убедить, но нам не хотелось ему верить.
Харламов смотрит на часы:
— Однако мы заговорились! — Встал.
— Возможно, — соглашаемся мы и тоже встаем.
— Значит, до завтра. Телефон запишите… Буду через час, — бросает он в приемной и необычным для его невысокой фигуры шагом, размашистым и тяжелым, двигается по коридору.
Суд заседал целый день.
Помещение оказалось слишком тесным, чтобы вместить всех желающих. Зал, а это был как-никак зал, вызывающе гудел. Когда мы пришли, свободными оставались лишь задние ряды. Впереди сидели незнакомые парни.
— Летний бульвар в полном составе, — пробормотал баритон за моей спиной. — Э-эх… Молодежь!
* * *
Крановщик Сотин был из пришлых. Его долго не принимали на работу. В отделах кадров с интересом разглядывали паспорт, испещренный красноречивыми печатями, сокрушенно качали головой, вздыхали и возвращали его владельцу: «Ты уж извини, но… в общем, сам понимаешь». И Сотин понимал. Машинально брал возвращенные документы, бормотал что-то невразумительное и уходил.
Так прошло два месяца. В комитет комсомола Сотин забрел случайно, перепутал его с месткомом. В такое время Николай там оказался тоже случайно. Разговорились. А через неделю Сотин был оформлен крановщиком на пятый участок. Здесь бы и точку поставить: мол, кончились твои мытарства, человек. Работа есть, крыша над головой имеется. Живи человек себе в толк и людям на радость… Так ведь нет. С фатальной закономерностью, в городе появились его старые друзья. Это не проходило бесследно. Сотин начинал прогуливать, бездумно пить. В такие дни он возвращался под утро, валился на мятую постель и подолгу лежал без видимого интереса к окружающему, уставившись в потолок потускневшим отрешенным взглядом. Тогда Николай старался ему помочь, ругал меньше обычного, гнал в кино, тащил с собой на тренировки, оставлял у себя ночевать.
