— Можно без балагана?
Сережка настроен категорично.
— Чего ты к нему привязался.
Все без изменений.
Стоит Сережке вмешаться в разговор. Димка на дыбы.
— Ему сегодня не зачли план. Это опять я. Надо же как-то уравновесить позиции.
— А… а… Тогда другое дело…
На полтона ниже, и Дима становится нормальным человеком.
— Я… я пп-продолжаю.
— Валяй. — Димка берет со стола мундштук и начинает его чистить.
— Кто есть мы? Простые смертные. Рядовые труженики республики. А кто есть Климов?
— Активист?
— Ха, активист. Бери выше, какой активист! Во-первых, член комитета стройки, во-вторых, бессменный председатель совета молодых специалистов, в-третьих…
— Стой, достаточно во-вторых… Он прав, начнем с райкома.
Сережка недовольно щурится на солнечный свет.
— Не знаю, по-моему, это пустой номер.
— Что ты предлагаешь?
Сережка пожимает плечами:
— Надо подумать.
— Очень интересно. Целая программа конкретных действий…
— Все шутишь. А я, между прочим, серьезно.
— И я серьезно. У тебя есть возможность сказать что-то определенное. А ты все жуешь, жуешь и никак проглотить не можешь.
— Это он просто выплюнуть боится.
— Чего вы окрысились. Вам надо, чтобы я со всеми соглашался?
— Нам вообще ничего не надо. Ставить под сомнение старое еще не значит создавать новое.
— Каждому свое. Я против непродуманных шагов.
— Я тоже против, однако сделать первый шаг, пусть даже неточный, — значит начать действовать. А сейчас это главное.
— Может быть.
— Тогда какой разговор, пошли?
Саша прав, если уж делать первый шаг, то делать его там, где есть наибольшая вероятность не начинать все сначала.
Всегда рассчитываешь на понимание. Иначе нельзя. Что-то же должно стимулировать желание действовать.
Активист, я так думаю, значит, единомышленник.
Нас можно упрекнуть в терминологии. Сашка не просто сказал: во-первых, во-вторых, он обозначил слишком значительное — надежду на понимание.
В райкоме комсомола пахло клеем и непросохшей мастикой. Стол секретаря завален бумагами, сбоку стопка книг… Та, что массивнее других, лежит сверху. «Философский словарь», — читаю я про себя.
— Устраивайтесь, — бросает Бутырин на ходу и кивает на стулья, расставленные вдоль стены. Мы садимся.
Во время беседы с посетителями Петя Бутырин, второй секретарь, как правило, что-то помечал в дряблом блокноте, чем чрезвычайно располагал к себе присутствующих. Впоследствии Петя так же регулярно записи терял, но это уже, на его взгляд, принципиального значения не имело.
